Он не узнавал земляков и не потому, что исчезла прежняя пестрота одежд — исконно русских, казачьих, казахских, башкирских. Южно-уральцы ничем не отличались от москвичей: спешат куда-то, читают где попало, с горячностью обсуждают ливанские и иорданские события. Если уж говорить откровенно, то он, Лобов, все-таки побаивался провинциальной глухомани. И ошибся, почувствовал себя неловко.
Было совсем темно, когда он возвращался в свою гостиницу. На перекрестке толпилась молодежь. Леонид Матвеевич приостановился. «Пожалуйста, встречайте!» —крикнул кто-то из ребят. Действительно, на северо-западе показалась яркая звезда первой величины. Она то затухала, словно пропадая в облаках, то вновь разгоралась под верховым свежим ветерком. Она вкось перечеркнула нехоженый Млечный Путь, прощально мигнула раз-второй, уже на юго-востоке, и скрылась, чтобы через несколько минут промчаться где-нибудь над Алма-Атой или Ташкентом. Как переменилось даже это высокое родное небо, в котором распускаются незримые витки искусственных спутников Земли!
На следующий день Лобов пошел в Совет народного хозяйства доложить начальству о своем приезде. Но председателя совнархоза на месте не оказалось: Рудаков выехал на строительство Ново-Стальского металлургического комбината. В обкоме тоже было пусто: все от мала до велика странствовали по районам. «Один я бездельничаю»,— подумал Леонид Матвеевич и, узнав, у дежурного милиционера, где находится Центральный райком партии, решил встать на учет.
— Да, ваша карточка уже у нас,— сказала ему молоденькая девушка в секторе учета.— Пройдите, пожалуйста, к секретарю на беседу.
«Ишь ты, на беседу! — улыбнулся он.— Учетом все больше занимаются коммунистки чуть ли не с дореволюционным стажем, а тут сидит этакая стрекоза-пионервожатая». Он целых полчаса ходил мимо кабинета секретаря, невольно прислушиваясь к громкому затянувшемуся разговору о каких-то дрязгах в какой-то промартели. Та же любезная девушка открыла свое окошечко и успокоила его:
— Товарищ Сомов, видимо, не скоро освободится, я сейчас доложу второму секретарю.
— Сделайте милость. Мне все равно к кому.
Со странным волнением, присущим разве только новичку, Леонид Матвеевич прошел через приемную-светелку и очутился в кабинете с мягкими креслами и целой дюжиной венских стульев, расставленных вдоль стен. За длинным письменным столом сидела черноволосая женщина средних лет. Первые две-три секунды, пока Лобов подходил к столу, она, не отрываясь, смотрела в окно, словно провожая кого взглядом. Потом повернулась, встряхнув рассыпающиеся волосы, быстро взглянула на вошедшего,— густые брови ее сомкнулись у переносицы, но тут же легко взлетели от радостного испуга. А он, растерявшись, верил и не верил глазам своим, неловко переминался с ноги на ногу, не смея подойти вплотную к Настеньке Кашириной.