Холм, подножие которого справа повторяло очертания излучины, вдруг кончился, будто срезанный механической пилой. Излучина отступила назад, за ней и холмом в лунном свете выстроились другие холмы. Сельцо Ерусалимско еле маячило под лунным кругом темными пятнами домов и садов, которые слали в пространство приглушенный лай собак и крики петухов. Андон прибавил шагу и пошел на звуки. Колеи привели его к воротам Сивого Йорги. Сельцо спало, утопая в траве и садах, которые лет через десять превратят его в навоз. А над Йорговой усадьбой тяготели не только считанные годы, оставшиеся Ерусалимскому, но и личное небрежение хозяина, заметное и по кое-как сколоченным воротам с редкими поперечинами, прикрученными шпагатом; и по кое-где прогнившей ограде из сухих терновых веток вперемежку с тонкими и кривыми кольями, небрежно воткнутыми в землю; и по покосившемуся домишке с обломком камня вместо порога, со стенами из самана в один кирпич, обмазанного глиной. В саду, который рос вольно, как дикий лес, Андон угодил в заросли буйной крапивы. Цикады плели в лунном сумраке тонкую звучную сеть. При шорохе его ботинок по мокрой траве они умолкли. Кехайов услышал храп. На низенькой галерее, устланной сеном, под пестрым половиком вздымалась и опускалась темная масса, издавая хрипы, похожие на шум нагнетаемого в трубу воздуха. Андон огляделся и, не увидев ни ямы, ни земляной насыпи, вернулся на улицу, к роившемуся за его спиной хору цикад.
— Сивый спит во дворе, в землянку еще не залез, — сказал он себе.
На улице он увидел свежие следы колес и понял, что Трепло уехал с йоргова двора недавно. Через холмы и излучины он вышел на поляну. Вдали смутно, как рыбачья сеть, мреяло село Тополка. Справа кленовая роща темно смотрела на поляну, оттуда сыпался мрачный плач совы. Андон прислушался к ее гулкому, будто он звучал в пустом доме, крику. Он понял, что это не птица, а человек. По роще, забрызганной пятнами лунных теней, пошел на звуки, которые скатывались с кленовых листьев, и добрался до кучки кустов, откуда доносились вскрики, но тут голос отдалился и оказался у него за спиной. Андон попетлял между деревьями и вышел на поляну, заросшую чертополохом. В темноте чуть виднелась тележка с впряженным в нее ослом, который переходил с места на место и звучно жевал колючки. В тележке лицом вверх лежал Трепло и причитал протяжно как баба в родительскую субботу на кладбище. Учуяв постороннего, он сердито спросил:
— Кто там?
— Это я, отец, — ответил Андон и подошел к тележке.
— Вон из моего дома, разбойник! — рявкнул Трепло.