Андону стало стыдно, что минуты две тому назад он ответил пустым взглядом на слова «Я тебе любила». Он осторожно приподнял веки — хотел украдкой посмотреть на нее ласковым взглядом, но побоялся и уставился в угол кабинета. Решил, что при свете лампы ему станет легче, но еще больше обеспокоился, поняв, что лень кончится не так скоро, как ему недавно казалось. «Если через полчаса не стемнеет, я не выдержу», — подумал он. Пальцы левой руки свело, он убрал раненую ладонь под стол и стал смотреть в открытое окно, на дугу Светиилийских возвышений. Там клубился красный дым. Он благословил горы и подумал, что, пока они с Милкой были в разлуке, он бы пропал, если бы не вел нормальную греховную жизнь здорового мужчины. Утоляя свой мужской голод, он ругал себя, но не слишком строго, и был отчасти доволен, что не погряз в трясине греховной жизни и навсегда забыл Милку. Он повернул окаменевшее лицо к женщине, которая еще смотрела на него с грустным презрением.
— Наши личные переживания никого не интересуют, — сказала она его собственным безразличным тоном. — Надеюсь, ты не станешь отрицать, что разогнал порядочных людей и понасажал разной шушеры?
— Ты не преувеличиваешь моей роли?
— А что ты скажешь о Керанове, Маджурине, Ивайло?
— Я не хотел им зла. Хочешь, поклянусь памятью отца?
— Я не верю тебе.
— По-твоему, Керанов, Маджурин и Ивайло никакой вины не имеют?
— Не будем судить их за глаза.
— Они сами разбежались. Совершенно правильно.
— Но не по собственному желанию.
— То-то и плохо, что добровольно.
— Выходит, что ты — ангел небесный.
— Нет.
После учебы, до возвращения в родное село под начало Николы Керанова, Кехайову пришлось хлебнуть лиха в разных районах юга. Парня считали меченым, ему все везло на скверных шефов, личные интересы которых шли вразрез с интересами отечества. Они считали, что Андон, пострадавший, обвиненный в своеволии, не имеет опоры ни в себе, ни в обществе и должен молиться на свое непосредственное начальство. Но Кехайов не признавал себя побежденным; он в грош не ставил выгоду своих шефов, неизменно предпочитая самый надежный земной интерес — интерес родины. Потом, наконец, он попал к Керанову, — у этого человека начальнические амбиции полностью и бесконфликтно сливались с государственной линией. Когда Николе пришлось туго, Кехайов стал думать, как исцелить друга, и нашел средство — молоко овцы, пасшейся в люцерне. Кехайов по запаху молока узнавал, какую траву ела овца днем. «Запах люцерны даст ему уверенность, навеет воспоминания о юности, о тех днях, когда он учился косить сено». Андон налил бутылку молока, сунул ее в омуток, чтоб молоко не скисло, и стал поджидать Керанова.