24
В глубоком, с крашеным желтым полом блиндаже (видимо, занимал его сутки назад немецкий офицер в чинах), куда вошли Никишов и гвардии полковник Волынский, было сумеречно — в нескольких шагах от узкого оконца темнели стволы сосен…
— Здравия желаю, товарищ командующий! — вытянул сухое долговязое тело пожилой ординарец Волынского.
— Здравствуйте, Еленкин, — сказал Никишов, снимая папаху и стряхивая с нее капельки талого снега.
— Иди, Григорьич, позову, если понадобишься, — сказал гвардии полковник, расстегивая полушубок.
Солдат подхватил с пола медный чайник и вышел из блиндажа.
Гвардии полковник встретил Никишова десять минут назад (позвонил о командарме командир второй роты Горбатов, где шло партийное собрание) и почему-то чувствовал себя неуверенно: никогда еще с ним не бывало, что не мог угадать настроения Никишова, и сейчас ничего нельзя было понять по такому знакомому лицу Сергея Васильевича… Пожалуй, оно бледнее, чем обычно… Горбатов сказал по телефону, что сердце у командарма приболело, отпустили его с собрания.
— Венер мне звонил, что… Береги себя, Сергей Васильевич, — сказал гвардии полковник.
— Берегу, берегу, не волнуйся. Садись, ругать буду. — Никишов отодвинул железный стул от стола под суконной синей скатертью.
— Слушаюсь, товарищ командующий. — Волынский сел, снял папаху, небрежно бросил на стол. — Разрешите курить, товарищ командующий?
Никишов побарабанил пальцами по сукну скатерти.
— Не рисуйся службистом, не идет тебе… Товарищем командующим и без твоего величания останусь… А вот ты… благодари судьбу, что у Рокоссовского служишь.
— И у Никишова, если уж рассуждать по такой логике, — усмехнулся Волынский.
— И у меня. Не отрицаю. Растолкуй мне замысел операции под Егерсдорфом, — сказал Никишов, и у Волынского дрогнула левая щека со шрамом.
Усмехнувшись, Волынский стал расстегивать полушубок — под полой свисал на тонком ремешке пухлый планшет коричневой, залоснившейся кожи, — еще по Ладоге был знаком планшет Никишову…
— Карты не надо, местность помню, — сказал Никишов. — Два часа ходил по полю, где ты славы дивизии не прибавил…
— О славе думаешь?
— За доброй славой — малая кровь, за дурной — сотни похоронок почтальоны по Руси понесут.
— Ну, что же… Замысел нехитрый. Боюсь, в учебники тактики как образцовый не гож… На правом фланге шел полк Афанасьева. Батальон резерва ему придал. Обошли опорный пункт немцев в роще «Треугольник», здесь помогли поляки, двенадцать танков атаковали вместе с Афанасьевым… Затем, когда взяли вторую траншею, я приказал…
— Прости, Евгений, но врешь ты сейчас, друг мой.