Волынский медленно встал, запахнул полушубок, пальцы его нащупывали крючки…
— Сядь, полковник. Теперь будь любезен, выслушай меня… Никакой ясной мысли в эту операцию ты не вложил. Понадеялся, что немец уже бит твоей дивизией, отходит, хорошо был до этого Егерсдорфа бит немец, не отрицаю… Сам видел на поле сотен пять мертвых немцев, когда выезжал глянуть на место твоего конфуза. Но затем — нахрап, дурацкий нахрап в стиле бездарных комдивов образца зимы сорок второго года… Не тех, что под Сталинградом немцу кровь пустили… Бестолковщина. В бою не было стержневой идеи. А немец-то драпать отнюдь не торопился… Ты способный, грамотный командир. Экий конфуз на всю армию… Вслух-то не говорят твои коллеги, комдивы, но… Потери — из ряда вон. Треть офицеров выбита из строя в полку Муравьева, Ты не блеснул в этом бою, а уж твой хваленый Муравьев… Получил орден Александра Невского и думает, что награда гарантирует ему легкие победы. Ты хоть понял, что Муравьев подвел тебя?.. Ты на него понадеялся, а он и блеснул, сукин сын. У Афанасьева ордена Невского нет, зато голова есть толковая, чувство командирской ответственности, а ты его недооцениваешь, помнишь развеселого парня, ротного командира на Ладоге, а вот подполковника Афанасьева, отличного командира полка, друг мой, не заметил.
— Сергей Васильевич, это совершенно не так…
— Помолчи. Я распорядился — вернется твой хваленый Муравьев из госпиталя, кадровики отправят его в резерв, да, да, пусть сидит в резерве, пока не поумнеет! За такие ратные подвиги… Это тебе только говорю, Евгений Николаевич… Добряком хочешь прослыть? Жалко Муравьева? Почему не представил мне обстоятельного рапорта на этого сукина сына? Почему? Побоялся, что командарм подумает — Волынский свой грех на чужие плечи норовит переложить, а?.. Ну — спасибо, если так думал… А я надеялся — кто-кто, а Евгений Волынский меня еще не зачислил в круглые идиоты.
— Сергей Васильевич!
— Нехорошо, Евгений. Нам с тобой тысячи мужиков жизни свои доверили, а ты копеечными соображеньицами руководствуешься… Учти — только тебе говорю. В штабе армии, не скрою, так никто пока не думает. Старик Корзенев — тот считает, что под Егерсдорфом ничего особого не произошло. А я говорю — произошло, потому что знаю — полковник Волынский воинским талантом не обделен, голова у него ясная, воля — есть, характер — есть… А то, что с полковником Волынским происходит, — результат поганенькой болезни шапкозакидательства. В Восточной Пруссии прошлой осенью кое-какие горячие головы думали, что добегут с песнями до Балтики, а немец и сегодня дерется остервенело за каждый сарай, за каждую мызу, Кенигсберг выкидывать белый флаг не спешит… А сорок второй год не забыл? Кое-кто из наших генералов разве не думал, что уже в этом году немца можно разбить, что под Москвой немец уже начал свое отступление до самого Берлина?.. А что было потом? Немец ударил на юге… на весь мир транслировал радиопередачи — водичкой из Волги булькал перед микрофоном, сволочь… Нет, Евгений, на легкие победы рассчитывать не годится. Перед нами — Данциг, орешек ничуть не слабее Кенигсберга, ничуть… А взять его должны с ходу, одним ударом… Рокоссовский знает, что говорит, когда ставит перед фронтом такую задачу. Застрянем под Данцигом, значит, целый фронт не успеет на Одер, а один Жуков там будет возиться не неделю и не две… Опыт войны учит — только отлично организованные стратегические удары, взаимодействие фронтов — верный путь к успеху… Ну, хорошо, Евгений. Все эти вещи ты и сам понимаешь, а вот действовала твоя дивизия не блестяще, нет… Мне твоих покаянных словес не надо, Евгений. Думаю — понял меня, оправдываться не собираешься… Так?