— Ну что вам стоит…
Во время обеда Сидоров и Гриша демонстративно сели против нас на травку, ели воблу и соблазняли:
— Ходите к нам, чего бурду хлебать!
Очередные наши поварихи, создавая очередной борщ, проявили излишнюю инициативу — создали новое блюдо, первое и второе вместе. И в борще заплавала каша. Обычно мы все кротко поедали, аппетит был дикий. Но тут все так ехидничали, Сенька так нудно острил, что дежурная повариха, разливавшая борщ, швырнула ложку и расплакалась.
— Хватит аристократов разыгрывать, — вступился Сорока, — сам поварился бы в нашей кухне.
— А ты пробовал?
— А то нет! Кто вчера дежурил? Вот сегодня останься за повара, раз больше всех надо…
— И останусь.
— И оставайся.
— И останусь, не заплачу… — вначале тон Сеньки был решительным, потом голос его дрогнул. Он понял, что влип.
Сам Сорока ничего не ел, его знобило, а у нас не было ни термометра, ни аптечки.
— Поезжай домой, — предложила Сова. — В пять поедут Сидоров и Гриша, они тебя отвезут.
— Не поеду, — хрипел он.
— Да, пойми, здесь ты еще больше простудишься. Не будь ослом!
— Буду. Не поеду.
Я была очень довольна, что он вел себя, как настоящий парень. Поэтому я дала ему свой шарф на шею, и он его надел. Хотя ребята хихикали. Но Сорока умел не обращать на такие мелочи внимания. А шарф у меня розовый и разрисован детскими картинками (мамин вкус), но Сорока носил его гордо. И Татка надулась, он от ее косынки отказался.
Во время мертвого часа пришел председатель.
Выслушав жалобы Совы, он покачал головой:
— Неправильно поступила, товарищ учительша. Ведь это — дети. Тяп-ляп нельзя. С народом считаться надо, — он смотрел на нее, сверху, как смотрит слон на своего слоненка.
— Сделаем иначе. Пусть силосные ямы копают. Выполнят норму, оставлю, нет — сам выгоню.
После «приговора» Сидоров и Гриша ушли на новую работу и весь класс гадал, что будет. И хотя на поле не хватало много мальчиков, норму мы выполнили, потому что очень старались.
К вечеру почернело небо. Ветер совсем пригнул зелень, да и нас заодно. Исполняя на тяпках победный марш «Для поднятия носов», мы бодрым полубегом понеслись к школе.
Там уже сидели гордые Сидоров и Гриша. Они выполнили норму, вновь завоевали права гражданства и теперь были готовы обнять весь мир.
Зато Сенька-повар помрачнел. Плита не разгоралась. Дым шел обратно в трубу. Молочная каша была под угрозой. Когда же он все-таки притащил ее в школу, она оказалась пополам с водой. Он завопил:
— Вода — наша лучшая еда!
Но никто не засмеялся.
Плита у него потухла, хворост намок, наступал голод.
Пришлось перейти на припасы Сидорова и Гриши. Сначала Сова отказывалась из принципа, но тогда и мы объявили голодовку. И она села с нами.