Дождь лил всю ночь. Казалось, кто-то свесил с неба толстые стеклянные бусы, и они звенят от ветра. Чтобы выйти — нужно было прыгнуть через огромную лужу. До кухни, как и до правления, путь оставался только вплавь. Я попробовала выйти, но увязла по колена. Мальчики с трудом меня вытащили, крича: «Эй, ухнем, еще раз ухнем…»
Потом к нам зашел председатель в резиновых сапогах и торчащем клеенчатом плаще.
— Ну, товарищи школьники, такое дело. Придется вам вертаться домой. Дождь надолго. Одежонки справной у вас нету…
Ребята заспорили, а Сенька крикнул:
— Да что мы, сахарные? Подумаешь, дождь!
Но председатель его оборвал.
— Ша, хлопцы! Нечего митинговать. Выедете через час и точка. А вообще вы народ хоть и балованный, но работать можете. Приезжайте на другой год…
Жалко всем было уезжать до слез. Словно кусочек души оставляли. Никогда в школе мы бы так хорошо друг друга не узнали. А тут вдруг оказалось, что тот, кто в классе был сереньким, неуспевающим, на воздухе — человек-человеком, и наоборот. В частности, Татка. Ой, до чего нудная она. У меня зевота начиналась, когда она только рот раскрывала. И я в душе очень жалела Сороку. Своими руками, можно сказать, отдала его этой дурище.
На станцию пришли мы босые, грязные, как трубочисты. Старенький дежурный прогнал нас от колонки. Заявил:
— Это вам не баня! Здесь люди пьют. А ножки в лужах мойте.
К счастью, вода в лужах была теплой и не очень грязной. Мы привели себя в относительно чистый вид. А потом Сидоров с неожиданным вздохом вдруг обратился к Сове.
— Здорово пожили… Вот если бы нам еще поехать куда вместе? Дома с тоски сдохнешь!
И Сова, счастливая, улыбалась и кивала головой, как девчонка. Оказывается, ей тоже было жаль с нами расставаться.
На другой день я побежала в парк у реки. Мы договорились с ребятами там встретиться. Я, конечно, пришла первая. Не умею опаздывать, никогда из меня настоящая девушка не получится!
Потом мальчики появились, начали шуметь, выламываться, на нас все оглядывались, особенно больные. Рядом с парком больница, и они удирают в халатах к реке… Ко мне подошел Сорока и стал звать меня в кино, тихо, как заговорщик. Но не могла же я предать Тату. Я отказалась. И тогда он сразу ушел из парка. Потом как-то вышло, что я оторвалась от ребят и пошла с Татой и с Сенькой в кино. Но билетов не достали. Тата мне колкости говорила. С такой ненавистью. А ведь я ради нее от Сороки отказалась! И вот — благодарность. Ну, я и сказала, чтоб она катилась от меня подальше, что дуре ничто и никто не поможет, даже красота… И тут выяснилось, что она меня потому возненавидела, что Сорока ей сказал, что дружит с ней по моему приказу. А Сенька еще подлил масло в огонь, заявил, что весь класс знает, что Сорока в меня давным-давно влюблен и что ребята не понимали, зачем я его Татке сватаю.