В обыденном и ничем не примечательном настоящем беззвучно, как вода, проступало прошлое. События не совпадали точь-в-точь; мерцающие времена отражали друг друга неявно и расплывчато, будто акварель сквозь акварель. И всё же созвучие времён не было самообманом. Да, пьесы оказались на разных языках, и актёры в них играли не те, и драматурги не ведали друг о друге, но символ, порождающий действие, всегда выстраивал свой неизменный родовой сюжет: если роза — то любовь, если крест — то распятие, если меч — то война.
Он, Винцент Клиховский, знал, как сложилась история Каетана. Выходит, он знал, как складывается его собственная история. И он должен отыскать в сюжете тот заколдованный поворот, который увёл его предка к поражению. И на этом повороте он, Винцент, должен пойти в правильную сторону.
Зимняя ночь, когда погиб старый Хубберт, оказалась самой страшной и самой прекрасной в жизни Рето. Он сидел в рабочей келье один. Потрескивала оплывающая свечка, озаряя пергаменты. По жёлтым листам бежали чёрные готические строки хронографа. На цветных миниатюрах беззвучно кричали сражающиеся рыцари. Искрился иней в дальних углах. Шуршали мыши.
Дверь распахнулась, и в келью, шатаясь, ввалился Сигельд. Рето еле успел подхватить его — итальянский грамматик обмяк и повис на руках товарища.
— Я ранен… — прошептал он и потерял сознание. Потом Рето не мог вспомнить, что он делал и как метался по келье. В памяти сияла другая картина: две составленные скамьи и книжный ящик, а на этом ложе вытянулся Сигельд, раздетый до застиранных нижних штанов и окровавленной рубашки-камизии. В куче брошенной одежды блестит кинжал — мизерикорд Хубберта. Рето раскрывает рубашку Сигельда и видит глубокий порез на боку.
Просто порез, а не смертельную рану. И ещё Рето видит нежную и бледную девичью грудь. Сигельд — вовсе не юноша. Он — Сигельда, девушка!
Той ночью Рето совершил первую в жизни кражу: унёс с кухни полотенце и ковш с горячей говяжьей похлёбкой. Разорвав полотенце на ленты, Сигельда заматывала порез, а Рето, стоя на коленях, смотрел, как под камизией качаются её груди. Потом Сигельда, постанывая, облачилась в свои одежды. Кровь запеклась и была незаметна на чёрной ткани. Сигельда глянула Рето в глаза.
— Ты не выдашь меня? — тихо спросила она.
— Никогда! — пылко поклялся Рето.
Он знал, какое наказание ожидает женщину, которая посмеет пробраться в замок. Её заживо замуруют в стене, как замуровали польскую княгиню Жулиту, что пыталась спасти своего мужа из заточения. Рето встречал призрак княгини Жулиты. Он не хотел, чтобы Сигельда тоже стала призраком.