— Я благодарен вам, господин гауляйтер, за ваши слова о немцах, — признался Людерс. — Они воспламенили моё сердце.
— А что я сказал? — тупо удивился Кох.
— Вы сказали, что мы, когда отступаем, перестаём быть немцами.
Кох усмехнулся. Геббельсовская трескотня всегда воодушевляла дураков.
А Людерс вспоминал зиму в Пиллау и убеждался в правоте гауляйтера. Беженцы рвались попасть на суда. Страх лишил людей достоинства. Милые гимназистки, одноклассницы Хели, и добропорядочные матери отдавались морякам, чтобы их взяли на транспорт, и Людерс не раз видел, как женщины и девушки бесстыже совокуплялись с мужчинами в тёмных подъездах, сараях и подворотнях. Исчезло даже чувство самосохранения. Эвакуационный пункт располагался в гостинице «Золотой якорь», и перед крыльцом днём и ночью стояла бесконечная очередь; когда русские штурмовики неслись с неба в атаку, строча по набережной из пулемётов, люди не разбегались, чтобы не потерять место, а просто ложились на мостовую под пули; потом они вставали и молча смыкали строй, не обращая внимания на убитых. При бомбёжках солдаты-дезертиры первыми бросались в бомбоубежища, отталкивая детей.
Для семьи доктора Хаберлянда и для Грегора Людерса с племянницей господин Кох подписал разрешение на выезд. Людерс и Хельга с вещами пришли на причал, где загружался теплоход «Марс». Власовцы в овчинных шапках охраняли сходни от истеричной толпы, а в толпе рыдали, умоляли и падали на колени, кто-то совал караульному пачку рейхсмарок. Без документа на борт принимали только матерей с грудными детьми. Людерс увидел, как с высокой кормы «Марса» на верёвке спускают корзину с младенцем. Какая-то женщина схватила дитя и побежала к сходням. Через некоторое время с кормы «Марса» опять спустилась корзина с тем же младенцем, и опять какая-то женщина схватила дитя — билет на корабль. А в третий раз что-то случилось с верёвкой, и корзина перевернулась в воздухе. Младенец бултыхнулся в воду. Людерс потрясённо смотрел на эту воду — серую, с кусками льда. За кормой теплохода плавали стулья, чемоданы, подушки и рыба, оглушённая бомбами.
Если эвакуацию не остановить даже гауляйтеру, а солдаты погибают на фронте, прикрывая бегство гражданских, то он, Грегор Людерс, должен быть с солдатами, а не с беглецами. Людерс положил руку Хельге на плечо.
— Ты поедешь одна, Хели, — твёрдо сказал он.
Глаза Хельги распахнулись.
— Нет, дядя, — ответила она. — Я буду с тобой. Я вернусь домой.
Людерс понял, какую прекрасную девушку он вырастил. Понял, как любит её и скорбит о том, что ждёт их впереди. Но так надо для родины.