Ошеломлённый, он сидел в сырой траве, позабыв, где копьё. Сердце колотилось, словно топот зубра в груди. Поодаль под кустом бирючины завозился старичок. Он снова неуклюже поднимался на ноги. Каетан поневоле поглядел на него. Дырявый колпак, морщинистое рыльце, в бороде и космах — плесень, на плечах не жупан, а драный покров из шкур, и кушака нет: значит, нечисти не боится. «Да он же сам — нечисть!» — понял Каетан. У старичка были жуткие глаза — позеленевшие от жертвенных языческих костров.
Не дело рыцарю бояться, с ним — крест, а в небе — Бог, но Каетану стало не по себе. Видит ли Господь его под этими обложными тучами? Промозглый ясеневый лес заволакивало мутным белёсым паром. Под дождиком беззвучно шевелилась листва. Не стучал дятел, не пела сойка, не шуршали мыши в древесном опаде. Каетан вспомнил, что тишина — первый признак прусских молебных рощ.
А в них чужакам вход заказан. За ночлег в молебной роще пруссы убили святого Адальберта, и случилось это совсем недалеко отсюда…
— Ты кто? — хрипло спросил Каетан у старичка.
Он уже и сам догадался. Он спас зиггона.
Два столетия тевтонцы и немецкие епископы изгоняли язычество из упрямой Пруссии, но цели своей не достигли. Сгорели идолы и капища, упали срубленные священные дубы, но крестоносцы так и не нашли в лесах заклятый город Ромув, где правил жрец Криве. И пруссы — их называли витинги — даже в крещении оставались язычниками. Ещё порой взвивались на тайных полянах запрещённые погребальные костры, ещё садились на пашни связанные из соломы «ржаные бабы», ещё жили в домах пруссов ручные ужи, и прусские князья, раздумывая над делами, посылали в Ромув гонцов, чтобы спросить совета у Криве. Этому колдуну служили ведьмаки-вайделоты, а в глухоманях укрывались зиггоны. Они поливали деревья водой из волшебных источников и кормили древнюю нежить — цмоков, смуток, живойтов, щугров и кадуков.
Зиггон распрямился во весь росточек и вперился в Каетана немигающими змеиными глазами. Он что-то читал то ли в душе, то ли в судьбе шляхтича.
— Я тебя спас, — испуганно напомнил Каетан. — Не губи меня.
— Сауле дойдёт до моря, а Вакарине отворит окно, — сказал зиггон. — Тогда твоя кровь падёт на землю Бальги. Поспеши. Сумел меня увести — уведёшь и Лехослава. За жизнь я отблагодарю жизнью.
* * *
Рыцарей вроде Клиховских называли однощитными: не было у них ни оруженосцев, ни запасных коней — не по карману. Каетан сам оседлал кобылу Квятку. На стане, промокнув под дождём, холопы сушились у костра, ожидая своих рыцарей, и гадали об исходе охоты. А Каетану он был уже безразличен.