Между тем Монтескью, с унылым видом и бурей в душе, протискивался сквозь эти радостные толпы, торжествовавшие возвращение его противника. Он переходил от одной группы к другой, подслушивая новости и разные предположения. Время его тянулось в томительном нетерпении среди слухов, домыслов и общего ликования. Из всех мест, где выковывались сплетни, самым знаменитым в ту эпоху был проход Фейдо от улицы Фейдо до улицы де Фий-Сен-Тома — темный туннель, ныне уничтоженный, как и театр, под которым он находился. В этом-то проходе, в самой мрачной его стороне, открыт был кафе-ресторан, освещаемый даже днем лампами. Содержательницей его явилась матушка Камюза, прославленная в одной песне за свои ноги, обутые в рукава куртки.
Настоящий ковчег новостей и мыслей, так как сюда приходили обмениваться ими литераторы и артисты, — кафе матушки Камюза два раза в день посещал переодетый аббат Монтескью.
Перешагнув порог, аббат почувствовал легкое прикосновение чьей-то руки к своему плечу, в то же время чей-то голос тихо спросил его на ухо:
— Ну, что же, аббат? Как вы думаете, стоит ли пяти миллионов тот человек, которого вы от меня требовали?
Обернувшись, Монтескью очутился лицом к лицу с префектом полиции, переодетым, подобно ему, и пришедшим к матушке Камюза с той же целью — собрать слухи, которые ходили в городе.
Фуше подвел роялиста к столу, поставленному в самом темном углу кафе.
— Э-э! — произнес он насмешливым голосом. — Не находите ли вы, что черепаха все подвигается, пока заяц, имевший когда-то столь выгодное положение, продолжает терять время?..
Недостаток денег стеснял аббата. После того как он торговался с этим человеком, он не мог признаться, что еще только ждал назначенной суммы. Он силился казаться вполне спокойным.
— Так вы думаете, что заяц побежден? — сказал он, пробуя улыбнуться.
— Побежден? Нет еще… но почти. Я спрашиваю себя, чего он ждет?
— Он ждет той минуты, когда генерал подвергнется осуждению и попадет в ловушку.
Фуше знал ум и пронырливость аббата. Слыша, как тот говорит совершенно нелепые вещи, префект с удивлением взглянул на него.
— Какую же ловушку, по вашему мнению, могут расставить генералу? — спросил он.
— Я надеюсь, что Директория выдвинет против него какого-нибудь искусного полководца, равного ему по значению, который поставит его на место.
— Кого же из всех генералов, которые теперь в Париже, можно выдвинуть против Египтянина?
— Бернадота, глубокого патриота, который не восстанет против законного правительства.
— Бернадот не в ладах с Директорией. Вот уже три дня, с тех пор как его отставили от военного министерства. Он будет держаться нейтралитета между директорами и Бонапартом.