Бросив прощальный взгляд на свою сестру, все еще скованную глубоким обмороком, Кожоль увел кавалера; Ивон, обессилев, повиновался, как дитя.
Когда стук копыт о мостовую стих вдали, старик дико захохотал.
— А! Вы похитили сокровища! Вы украли у меня золото с помощью этой проклятой женщины и не хотите еще, чтоб я подверг ее медленными и беспощадными пытками. Она моя, она в моей власти, лишенная защитника!.. Эта женщина, которую я сам видел на постели… рядом с ее любовником! А они хотят уверить, что она невинна! Ха! Ха! Ха! Она ответит за своего любовника, слышишь ты, возлюбленный Ивон. Ах ты, проклятый молокосос, еще вздумал грозить мне!
Он остановился, задыхаясь от волнения, и потом после нового взрыва хохота, звенящего металлом от безумной ненависти, Сюрко продолжал: — Вы отняли у меня наслаждение скупости, но оставили наслаждение мести, вы, безмозглые палачи! Вот моя добыча — молодая, любящая, полная жизни!.. Что за дело, что я потом умру! Лишь бы погубить эту женщину в медленной, мучительной агонии.
И отвратительный старик, дрожа от жестокого удовольствия, простирал над Лореттой свои морщинистые крючковатые пальцы.
* * *
Вот что случилось с Кожолем, когда он, покинув дом Пусеты, направился к тайнику, указанному в письме Точильщика.
Граф вошел в подземелье через печь в подвале Сюрко и добрался до погребка, в котором так долго сидел пленником.
— Прежде надо убедиться, что клад еще не пропал, а потом — позовем товарищей, чтоб выкопать его скорее.
Запасшись инструментом, Кожоль скоро проник в свою бывшую тюрьму. Ковры, занавеси и мебель — все исчезло, и обе прежние его комнаты сияли голыми стенами, мрачно отражавшими теперь тусклый свет его фонаря. Пьер высоко поднял фонарь, внимательно осматривая свое прежнее жилище. Вдруг он споткнулся и упал в какое-то углубление, вырытое в земле.
— Экая досада! — вскричал он. — Я опоздал.
Эта внезапно открывшаяся у его ног яма доказывала, что здесь побывал более проворный сыщик. Кожоль без труда вылез из ямы и, наученный опытом, уже осторожно ступал вперед, освещая земляной пол перед собою. Это была нелишняя осмотрительность, потому что скоро он заметил еще четыре ямы в разных местах.
— Все похищено! — повторил он.
Неожиданно за ним раздался громкий смех — дверь погреба быстро захлопнулась и чья-то рука щелкнула задвижкой.
Опять Кожоль был в плену!
Он яростно ударил в дверь — за ней опять загремел насмешливый хохот.
— Отвори, негодяй! — крикнул Пьер.
— О-го! — отвечали ему. — Уже это слишком жестокое словцо для вашего друга Лебика.
— Не собрался ли ты меня оставить здесь? — спросил Кожоль, узнав голос верзилы.