Через час пути экипажи подкатили к бывшему стану покинутого «Миллионного» прииска, принадлежащего тому же Мишурину. После прекращения работ часть построек была разобрана и перевезена на «Убогий », но наименее ценные остались и стояли без окон и дверей на площади среди леса. Эта площадь уже успела зарасти густой травой и представляла прекрасную лужайку. Тут-то и расположились приехавшие.
Кучера быстро выкосили часть лужайки в тени старого развесистого тополя и разостлали ковры и кошмы, а траву унесли лошадям. Прислуга занялась раскладкой посуды и провизии и раздуванием самоваров, а господа пошли к пруду через лес. Мишурин, очень надеявшийся на этот прииск и избравший его своей резиденцией, запретил рубку. Поэтому здесь и уцелела роща высоких тополей, старых развесистых берез и больших лиственниц, причудливо раскинувших свои кривые ветви.
Это было излюбленное место для пикников жителей «Убогого», привыкших видеть только мендач и чапыжник (мелколесье) на много верст во всей окрестности.
Пруд, занявший место разреза, был окаймлен густыми кустами тальника и черемухи. Сквозь прозрачную воду можно было не только различить, но и сосчитать на дне черные, белые и пестрые, крупные и мелкие голыши. Над ними то быстро скользили, то висели неподвижно в воде серебристые тела рыбок, проникших из речки и быстро размножившихся на просторе и в покое. Глубина пруда была немного меньше двух аршин, и только в одном месте находилась яма, в которую можно было уйти с головой. В этой яме когда-то был найден фунтовый самородок золота, возбудивший надежды Мишурина на прииск.
Дамы занялись на поляне хозяйством, стали готовить чай, а мужчины отправились на пруд купаться. Вскоре послышались плеск воды, фырканье, крики, шлепки по голому телу. Штейгер переплывал на пари несколько раз взад и вперед вдоль пруда, а Пузиков нырял и кувыркался в золотой яме, выставляя из воды то ноги, то голову, то спину, словно играющий дельфин, и уверял Репикова, что на дне опять лежит большой самородок, который слишком тяжел, чтобы его достать из воды.
— Мы непременно должны показать его луидорам! — сказал подплывший к нему штейгер, всматриваясь в дно ямы.
— Каким луидорам? А, понял! — рассмеялся Пузиков, вспомнив телеграфный условный адрес Лондонского соединенного общества «Лунидор».
— Вы прекрасно придумали, Василий Михайлович; мы теперь можем пользоваться этой кличкой при непосвященных, и никто нас не поймет.
Насладившись вдоволь, мужчины вернулись на поляну, где уже дымились самовары, распространяя смолистый аромат горящих шишек. На коврах были расставлены стаканы, чашки, баночки с вареньем, сдобное печенье, бутылки с коньяком и ромом. Дамы, сговорившись между собой, во время купанья мужчин заняли отдельный ковер. Когда Пузиков и Бубнов, подошедшие первыми, хотели пристроиться тут же, Марина Львовна встретила их словами: