— Однако, господа, пора ехать домой, обед простынет, — напомнил Бубнов, обещавший жене привезти гостей к половине второго и взглянувший на часы.
К шахте были поданы те же экипажи, объехавшие кругом горы по рудовозной дороге; они стояли в стороне, и лошади нетерпеливо позвякивали бубенцами и колокольчиками, отмахиваясь от мух и слепней.
— Ах, как жарко! — пожаловалась Марина Львовна, спускаясь под руку с Борком от шахты к экипажам.
— Отчего же вы не снимете эту толстую брезентовую куртку? Позвольте вам помочь, — предложил Борк.
Пузикова расстегнула куртку, на которой чернели, желтели и белели полосы и пятна грязи, набранной при ходьбе по лестницам и штрекам. Борк стянул куртку с плеч молодой женщины. Марина Львовна осталась в блузке, плотно облегавшей ее плечи. Наклонившись к ее уху, англичанин шепнул комплимент по поводу ее красивого бюста.
— Я тронута вашим вниманием! — ответила она, бросая Борку красноречивый взгляд своих лучистых серых глаз.
Англичанин подсадил ее в трехшпанку, стоявшую последней; остальные уже усаживались по своим местам, и экипажи тронулись. Приходилось ехать осторожно, потому что рудовозная дорога вилась, полого поднимаясь, по крутому косогору и была узка и ухабиста. Борк обнял Марину Львовну, она слегка прижалась к нему, и оба смотрели друг на друга влюбленными глазами, боясь нарушить разговором охватившее обоих сладостное настроение. Колокольцы под дугой и бубенцы на хомутах и шлее лошадей нервно звякали, кучер покрикивал «но, но». Прозрачной зеленой стеной стояли деревья по обеим сторонам дороги, и через просветы слева по временам открывался на секунду-другую вид на глубоко лежащую долину и на дальние горы. Легкие тени ложились на обнявшуюся парочку, по временам гибкие ветви берез низко свешивались на дорогу и заставляли седоков наклоняться. Борк пользовался этим, чтобы крепче прижимать к себе гибкий стан Марины Львовны. Она была без корсета, и рука англичанина ощущала теплоту ее тела.
Но вот дорога поднялась на более пологий и широкий верх горы, и экипажи покатились быстрее, громко зазвенели колокольцы и застучали колеса, можно было говорить, не опасаясь, что кучер услышит.
— I love you, — тихо сказал Борк и, спохватившись, перевел: — Я люблю вас.
— Я немного понимаю ваш родной язык, — ответила Марина Львовна. — И потом, нетрудно догадаться, о чем вы говорите, после вашего поведения в руднике.
— А что же вы скажете мне на это?
— Яков Григорьевич, я ведь замужняя женщина, «я ведь другому отдана».
— Сильная любовь одолевает всякие препятствия, — дипломатично сказал Борк, который пока еще не задумывался о возможных последствиях начавшегося флирта, быстро становившегося серьезным.