Но и Марина Львовна считала еще несвоевременным обсуждать будущее, пока положение оставалось недостаточно определенным. Пока ей нужно было увлечь эксперта настолько, чтобы он обещал ей хороший отзыв о руднике. А там будет видно. Поэтому она воскликнула:
— Не будем говорить о препятствиях. Солнце светит так ярко, природа ликует, и на душе у меня так легко, так хорошо, так хочется жить и наслаждаться жизнью.
— Но вы мне не ответили на слова: I love you! Я повторяю их.
— Я не могу дать на них ответа. Пока еще не могу, — поправилась она. — И вы не настаивайте, Яков Григорьевич. Познакомимся ближе, будем видеться каждый день, беседовать. И со временем я дам ответ.
— Какой я педант! — воскликнул англичанин. — Ведь я уже получил ответ, предварительный, если хотите, но достаточно красноречивый. А хочу непременно, чтобы ставили точку над i.
— Как так, что вы подразумеваете?
— Насколько помню, вы ответили в темноте на мой поцелуй. Или мне это только показалось? — прибавил он с легкой иронией.
— Вам это только показалось, мсье Борк, — рассмеялась Марина Львовна. — Мало ли что в темноте подземного мира может почудиться, когда рядом гремят взрывы. Мне, например, показалось, что ваш коллега Грошев очень нежно целовал мои руки. Но я об этом умалчиваю.
— Этот медведь целовал ваши прелестные ручки! — засмеялся Борк. — Никогда я этому не поверю; он терпеть не может женщин вообще, а таких очаровательных, как вы, — в особенности.
— Мерси! Но Грошев, наверно, тоже не поверит, если ему рассказать, что солидный, серьезный мистер Борк воспользовался темнотой, чтобы попробовать поцеловать замужнюю женщину на шестой день после знакомства с ней.
— Попробовать поцеловать, ха-ха-ха! — смеялся англичанин, которому нравилась эта игра Марины Львовны. — Да я и не думал, не решился бы!
— Вот то-то же! Вы и не думали, а взвели напраслину на бедную, скромную женщину.
Экипажи достигли перевала через гору, и впереди открылся вид на такие же мягкие, волнистые гривы, убегавшие на северо-восток до горизонта, а на юго-востоке плавно спускавшиеся к широкой долине Онона; приближаясь к последней, они становились безлесными и уже пожелтели от жары, вытягиваясь, словно длинные, исполинские змеи, между долинами, ярко зеленевшими своими лугами. Спуск сначала был крут, и ямщики сдерживали лошадей; коренники почти садились на круп.
Но затем дорога повернула по пологому степному склону широкой долины, ярко залитой солнцем, и экипажи понеслись почти в карьер — колеса гремели на небольших камнях; дух захватывало от этой езды. Борк крепко обнял Марину Львовну, и оба молча наслаждались жутко-бешеной ездой. Мелькали отдельные деревья, кусты, старые шурфы и разрезы. Торопливо сторонились рабочие, шедшие на рудник, заблаговременно сворачивали с дороги таратайки, ехавшие за рудой. Слышны были только ровный гул и скрип колес по мелко-каменистой дороге, фырканье лошадей, грохот бубенцов, перезвон захлебывавшихся от торопливости колокольцев и, по временам, взвизгивание ямщиков-бурят, погонявших лошадей.