Когда Марина Львовна хотела уйти, Борк задержал ее и начал целовать; она хохотала и сопротивлялась, предлагая отложить продолжение на завтра, чтобы Михаил Петрович не обратил внимания на ее долгое отсутствие. Но англичанин был настойчив, и ей пришлось уступить.
В это время Николай Константинович, истомленный ожиданием делового разговора, видя, что Борк не идет и не идет, решился постучаться к нему, вышел в сени и тихонько подошел к двери посетительской. Он уже поднял руку, чтобы стукнуть в дверь, и остолбенел: через дверь слышался негромкий женский смех, а потом голос, прерываемый хохотом, произнесший:
— Да не торопись же так! Дай мне хоть раздеться!
Николай Константинович не стал слушать дальше.
«Вот какими письменами занят господин эксперт, — подумал он удрученно. — Немудрено и забыть, что еще со мной нужно поговорить».
Женский голос показался ему знакомым: не то он принадлежал Марине Львовне, не то Кате амбарного караульного. Но Репиков отбросил первое предположение, как совершенно невероятное и подумал:
«Ишь ты, какая шустрая! От служителя Матвея уже к главному эксперту поднялась!»
Вздыхая, он побрел в свою спальню, но долго еще ворочался в постели, прежде чем забылся сном.
По случаю раннего отъезда Борка к утреннему чаю у Репикова был обильный завтрак, в том числе горячие пирожки различного рода, которые напомнили хозяину то утро, когда прискакал нарочный с вестью о приезде экспертов. С тех пор прошло всего два месяца с половиной, а сколько за это время пережито волнений, тревог и хлопот, надежд и разочарований! Лето кончается, а с ним, по-видимому, кончается и рудник.
Так думал Николай Константинович, сидя за столом в ожидании Борка, который прислал сказать, что сейчас придет.
— Придет, позавтракает, простится и уедет, не высказав своего мнения о руднике. Конечно, из вчерашних речей можно сделать вывод, что мнение это невысокое. Но кто знает, может быть, все это только с целью обескуражить нас и сбить цену при покупке дела. Эти эксперты, видно, тертые калачи и знают все приемы.
Борк явился веселый и хоть в дорожном костюме, но прифранченный, свежевыбритый и надушенный.
«Точно на бал собрался. Как рад, что уезжает», — подумал Репиков.
— Извиняюсь, что опоздал! Хотел все уложить, чтобы потом не торопиться. Теперь все готово, от стола прямо в экипаж и марш-марш!
— Вы, очевидно, рады, что уезжаете? — спросила Лидия Николаевна, явившаяся разливать чай.
— И рад, конечно, и немного грустно, что приходится расставаться с местом, которое полюбил, и с людьми, с которыми сжился.