На стану телега с мертвецом подъехала прямо к больнице. Фельдшер, узнав, в чем дело, быстро расстегнул одежду, выслушал мнимого мертвеца и объявил, что он жив и что сердце бьется слабо, но явственно. Тело внесли и уложили на койку.
Весть о самоубийстве Кузьмина уже разнеслась по стану и к больнице собрались служащие, расспрашивавшие конюхов, стоявших еще вокруг телеги. В больницу урядник никого не впускал. Вскоре из дверей вышел становой и, заметив в толпе Пузикова, подозвал его, повел в сени и спросил:
— Кузьмин написал, что отравился циан-кали, который взял у вас в лаборатории. Может это быть или нет?
— Не думаю! Циан-кали у меня всегда под замком в шкафу. Впрочем, может быть, он взломал замок или разбил стекло. Сейчас узнаем, пойдемте вместе.
Пузиков и становой прошли в лабораторию. Химик осмотрел шкафик, в котором хранились более ценные реактивы. Он был заперт, стекла целы, и не было никаких признаков того, что кто-нибудь залезал в него.
— Видите, яд заперт, он не мог достать его! — сказал Михаил Петрович.
— А это что стоит? — спросил становой, указывая на несколько больших банок, стоявших открыто на столе и содержавших палочки и кристаллы разных белых солей. На одной из банок красовалась ясная надпись «Цианистый кали» и над ней череп с костями накрест.
Михаил Петрович расхохотался.
— Теперь я понимаю, почему он еще жив. В этой банке прежде на иловом заводе был циан-кали, а когда он вышел, я взял банку сюда и держу в ней буру для проб; от сырости она слиплась в комья. Видите, карандашом внизу написано «Бура». Только Кузьмин не обратил на это внимания.
— А бура не яд разве?
— Для тараканов яд, а для человека хотя и не безвредна, но отравиться ею насмерть мудрено, разве съесть всю эту банку. А в спирту она почти не растворяется.
— Ну, у меня гора с плеч свалилась! — вздохнул становой. — Теперь мы его отходим; он, очевидно, больше пьян, чем отравлен.
Пока Пузиков и становой ходили в лабораторию, фельдшер при помощи больничного сторожа раздел Кузьмина, уложил его и начал засовывать ему в рот резиновый рукав, чтобы начать промывание желудка. Но эта неприятная операция вызвала у маркшейдера сильные рвотные движения, и он пришел в себя, широко раскрыл глаза, быстро вырвал кишку изо рта и дико завопил, поднимаясь с кровати:
— Пустите, что вы со мной делаете? Я ведь умер, я отравился!
— Ну, если умер, так лежи смирно, а мы тебя очистим, здесь ведь у нас чистилище! — со смехом говорил фельдшер, стараясь удержать больного на кровати.
— А, мертвец ожил! — воскликнул Пузиков, вошедший в это время вместе с становым. — Ну, и слава богу! Закатите ему хорошую порцию касторки, чтобы его прочистило.