— Помилосердствуйте, господин урядник! Не на что хлеба купить будет, последняя у меня.
— У суседей займешь! Вчера небось пропил не одну ковригу. Выкладывай!
Рабочий вьшожил еще пятерку.
— Вот так! Видишь, пишу под протоколом допроса: десять рублей залогу от обвиняемого Семенова получено. Теперь можешь идти!
Совершенно подобным же образом, но с небольшими изменениями в зависимости от ответов рабочего и его вины, Мокрых допросил в течение дня всех тридцать трех русских, оставшихся еще на стану рудника, и со всех брал залог. Но только сумму он постепенно, по мере того как к допросу являлись рабочие, менее активно участвовавшие в избиении, понижал до восьми, семи, шести и даже пяти рублей.
Одного, упорствовавшего в заявлении, что он китайцев не бил и ничего не знает, Мокрых отправил в казачью; другой, отказавшийся внести залог, подвергся той же участи.
Закончив допрос рабочих, урядник принялся за баб: из них китайцы в лицо знали немногих и потому могли указать уряднику только четырех. Но одна из них, жена солдата, скрылась вместе с мужем, и остались только три. Первой была вызвана уже под вечер Дарья Костолобова.
После обычного предисловия Мокрых начал:
— Ты обвиняешься в том, что в скопе с другими женщинами вчера вечером напала на безоружных китайцев и нанесла им оскорбление и побои. Признаешь ли себя виновной?
— Пустяшное это дело, Иван Миронович!
— Не Иван Миронович, а господин урядник, потому здесь присутственное место и допрос, видишь на столе крест и святое Евангелие! Ты должна говорить всю правду и только правду, как на духу в церкви, понимаешь?
— Поняла, господин урядник!
— Так вот, не ты ли забойщику Ван-ху-сяну, уже побитому рабочими, изорвала в клочья рубаху, штаны, действуя ногтями и зубами?
— Я не собака, господин урядник! — возмутилась баба. — Зубами я этого грязного желторожего не трогала! — А ногтями одежду рвала, в этом ты признаешься?
— Что тут признаваться! Потрепали мы этих сволочей, зачем они у наших мужьев хлеб отбивают! Из-за них нас разоряют, с рудника гонят. А кому из них от меня досталось, я не знаю. Все морды у них на один фасон, не разберешь, да и темно было.
— По случаю темноты вы, женщины, видно, и не постыдились китайцев оголить и их, обнаженных, оплевывать? Срамницы! Ну-ка, узнали, что у китайцев все, как у нас, устроено?
Мокрых прибавил нецензурный вопрос, от которого Дарья захихикала, конфузясь.
— Хорошо, в насилии над китайцами и в неприличном для женского сословия поведении ты призналась.
— Ни в чем я не признавалась! — воскликнула Дарья, спохватившись.