— На сохатого похож и не похож, — заявил Горохов. — Что за зверь, не знаете ли, Матвей Иванович?
— Я думаю, — ответил Горюнов, рассмотрев животное, — что это исполинский ископаемый олень, Cervus euryceros, современник мамонта.
— Но не из крупных. Вероятно, молодой экземпляр, — прибавил Ордин.
— Нет, олень старый! — заявил Горохов. — Считайте, сколько отростков на рогах. По-моему, ему лет пятнадцать.
— Очевидно, это мельчающая порода, — предположил Костяков.
— И редкая, других зверей из живых окаменелостей мы видели много, а этого впервые встретили.
— Следовательно, нужно его обмерить и захватить с собой череп и рога, — заявил Горюнов.
— Рога слишком тяжелы, да и сохранить их нельзя — смотрите, они весенние, мягкие, налитые кровью, — заметил Костяков.
— Жаль! Ну, фотография хоть будет. Я успел его снять, пока он отбивался от собак, — сказал Ордин.
Не теряя времени, произвели обмер, затем вырезали лучшие части мяса, накормили собак досыта, отрубили рога и унесли голову для препарирования на базе.
— Мозг и язык на ужин! Это лакомое блюдо! — восторгался Горохов, вырезавший также кожу со спины для починки обуви. За поляной снова пошел лес, который тянулся, постепенно редея и мельчая, почти до подножия окраинного обрыва. Вдоль последнего расстилалось метров на пятьсот богатое моховище; зеленый печеночный мох и беловатый олений покрывали толстыми подушками неровную почву, скрывая свалившиеся с обрыва обломки камня.
— Эх, благодатное место для оленей! Сюда бы пригонять их на лето, — вздохнул Горохов.
— А вы заметили, что на Земле Санникова, несмотря на обилие озер и болотистых лугов, почти нет гнуса? — спросил Горюнов.
— Да, да! Ни слепней, ни оводов, ни мошки и даже комаров совсем мало, — подтвердил Ордин.
— Словом, рай земной! Не то что наша страна, где летом жизни не рад от гнуса, — прибавил Горохов.
— А вспомните, Никита, что вы говорили недавно про марево и шайтанов!
— засмеялся Горюнов.
— Может быть, все, что мы видим, только наваждение? — спросил Костяков.
Горохов смущенно улыбнулся и покачал головой. Все, что он видел за эти два дня, было необычайно, но на наваждение не похоже.
— А вот когда мы благополучно вернемся в Казачье, тогда я скажу, наваждение это или нет! — вывернулся лукавый якут. На моховище заметили поблизости несколько пасшихся северных оленей, которые, увидев людей, быстро скрылись в кустах. Ближе к подножию обрыва наткнулись на стадо каменных баранов, которые были скрыты огромной глыбой, свалившейся сверху. Они помчались сначала вдоль обрыва, а потом с изумительной ловкостью начали подниматься по узкому карнизу, перепрыгивая через широкие промежутки, разрывавшие его на части. На высоте метров ста они скрылись на более широком уступе. Обрыв в виде мрачных черных стен с буро-красными подтеками и пятнами лишаев тянулся высокими уступами вверх; он состоял из базальта, слагавшего, очевидно, всю окраину этой замечательной впадины. У его подножия растительности не было; здесь тянулся хаос свалившихся обломков, подернутых лишаями; кое-где в ямах между ними белел снег. Нависшая скала обратила на себя внимание путешественников. Она защищала от дождя площадку в несколько квадратных метров, свободную от обломков, но всю истоптанную и загаженную каменными баранами. В глубине ее было нечто вроде естественной ниши, на стенке которой острый взор Горохова заметил налет копоти.