Я снова улыбаюсь, теперь уже смущенно, однако Розария не улыбается мне в ответ, и разговор иссякает. Отныне мне предстоит колебаться между тревожащей неприязнью к этой женщине и грустной симпатией к ней. Я представляю себе, как она без лишних слов родит ребенка, за пару часов произведя на свет свою копию. Уже назавтра она поднимется на ноги, у нее будет много молока, целые реки густого молока, и она вернется в строй, бдительная и суровая. Мне стало ясно, что она не хочет, чтобы я виделась с ее невесткой, я была уверена, что она считает ее маленькой засранкой, которая много о себе понимает, ломакой, которая во время беременности только и делала что жаловалась и которую беспрерывно рвало. По ее мнению, Нина неженка, она слабая, подверженная всевозможным вредным влияниям, и я, после того как призналась в таком ужасном поступке, не могу считаться достойной пляжной знакомой. Поэтому Розария хочет защитить ее от меня, опасаясь, как бы я не забила ей голову дурными мыслями. Она бдит ради блага брата, человека с разрезанным животом. Они плохие люди, сказал Джино. Я еще немного побродила по воде, не зная, что ей сказать. События вчерашнего и сегодняшнего дня, словно магнит, притянули всю мою прошедшую жизнь.
Я вернулась под зонтик. Некоторое время обдумывала дальнейшие действия и наконец решилась. Взяла сумку, туфли, обернула вокруг талии парео и направилась в лес, оставив свои книги и платье, висевшее на спицах зонтика.
Джино сказал, что неаполитанцы снимают виллу на дюнах, где-то среди сосен. Я шагала по границе опавшей хвои и песка, то в тени, то под солнцем. Через некоторое время заметила виллу – вычурное двухэтажное строение в окружении олеандров и эвкалиптовых деревьев. Цикады в этот час стрекотали оглушительно.
Я углубилась в кусты, пытаясь найти тропинку, ведущую к дому. На ходу вытащила из сумки листовку и набрала указанный на ней номер мобильника. Подождала, надеясь, что ответит Нина. Раздались длинные гудки, и я тут же услышала телефонные трели в гуще подлеска справа от меня, а затем голос Нины, которая смеясь говорила:
– Перестань, мне надо ответить.
Прервав звонок, я взглянула туда, откуда доносился голос. И увидела Нину в светлом платье: она стояла, прислонившись к дереву. Джино целовал ее. Она, похоже, принимала его поцелуи – но с открытыми глазами, в которых светились любопытство и тревога; когда же его рука стала подбираться к ее груди, она мягко ее оттолкнула.
Я искупалась и легла, подставив солнцу спину и уткнувшись лицом в согнутые руки. С того места, где я находилась, я видела юношу, который широким шагом, склонив голову, спускался по склону дюны. Добравшись до своего поста, он сел и попытался читать, но не смог и долго смотрел на море. Я почувствовала, что недовольство неаполитанцами, которое он высказал за ужином пару дней назад, превратилось во враждебность. Он показался мне особенным, на несколько часов составил мне приятную компанию, был внимательным и чутким. Сказал, что боится бурной реакции родственников и мужа Нины, предупредил меня об этом.