Череда последующих событий, казалось, оправдала мои всегдашние надежды. У меня все шло отлично, мне не нужно было, как моей матери, притворяться, что я лучше, чем на самом деле. Я действительно была незаурядным человеком. По крайней мере, мой флорентийский профессор в этом не сомневался. В том же самом был убежден и элегантный авторитетный Харди: судя по всему, он верил в меня, как никто другой. Я уехала в Англию, вернулась, снова уехала. Моего мужа все это сильно тревожило. Он заявил, что не может справляться одновременно с работой и девочками. Я сказала, что ухожу от него. Он не понял, подумал, что у меня депрессия, заметался, принялся названивать моей маме, кричал, что я должна подумать о дочерях. Я сказала, что больше не могу с ним жить, что мне нужно разобраться в себе, понять, на что я способна, – и еще что-то в том же духе. Не могла же я бросить ему в лицо, что и так все о себе знаю, что у меня миллион новых идей, что я продолжаю учиться, что предпочитаю других мужчин и влюблена в того, кто считает меня замечательной, умной, помогает мне справляться с трудностями. На какое-то время я утихомирила Джанни. Он попытался проявить чуткость, но длилось это недолго: он почувствовал, что я лгу, обозлился, начал меня оскорблять. И в какой-то момент прокричал: “Делай что хочешь! Уходи!”
Он не верил, что я и впрямь могу уйти без девочек, а я оставила их и ни разу не позвонила. Он выслеживал меня, изводил. Я вернулась, но только для того, чтобы собрать свои книги и заметки.
В тот раз я накупила Бьянке и Марте кучу всего и привезла им в подарок. Они хотели, чтобы я помогла им нарядиться. Они были такие хрупкие, такие нежные. Муж ласково отозвал меня в сторону, попросил дать ему еще один шанс, заплакал, сказал, что любит меня. Я ответила “нет”. Мы поссорились, закрылись на кухне. Потом я услышала, как кто-то тихонько стучится в дверь. Вошла Бьянка, очень серьезная, ее нехотя сопровождала младшая сестра. Бьянка взяла с блюда апельсин, достала из ящика ножик и протянула мне. Поначалу я ничего не поняла, меня душила ярость, я не могла дождаться, когда убегу из этого дома и забуду его – забуду всё. “Сделай ей серпантин”, – попросила Бьянка как бы от имени Марты, которая мне робко улыбнулась. Они сидели напротив меня, приняв позы маленьких благовоспитанных дам, очень элегантных в своих новых нарядах. Ладно, сказала я, взяла апельсин и начала срезать кожуру. Девочки пристально наблюдали за мной. Я чувствовала, что они не отрываясь смотрят на меня, словно стараясь вобрать в себя взглядами, но от этого еще сильнее ощущала, насколько ярче моя жизнь без них. Она полна новых красок, новых людей, новых мыслей, в ней я говорю на другом языке и воспринимаю его как родной, и ничего, ничего из этого никак нельзя совместить с этим домашним мирком, из которого на меня выжидательно смотрят две мои дочери.