Вилем как раз заканчивал свой рассказ, когда в комнату вошел Элодин, без стука и без разрешения. Вилем умолк. Я удостоил магистра имен беглого взгляда и снова уставился на разбитую лютню. Вертя ее в руках, я поранил палец острой щепкой и теперь тупо смотрел, как кровь набирается в царапине и капает на пол.
Элодин остановился напротив меня, не давая себе труда заговорить с кем-то еще.
– Квоут!
– Господин магистр, с ним что-то не так! – сказал Симмон. Голос у него сделался пронзительным от волнения. – Он весь как онемел. Не говорит ни слова.
Я слышал его слова, понимал, что они что-то значат, я даже знал значения этих слов. Но я не мог извлечь из них никакого смысла.
– По-моему, он головой ударился, – сказал Вилем. – Он смотрит, а глаза пустые. Как у собаки.
– Квоут! – повторил Элодин. Видя, что я не отвечаю и не отрываю глаз от лютни, он аккуратно взял меня за подбородок и заставил приподнять голову и посмотреть ему в глаза. – Квоут…
Я моргнул.
Он смотрел на меня. Его черные глаза отчасти вернули мне равновесие. Заставили бушующую внутри бурю немного улечься.
– Аэрлевседи, – сказал он. – Повтори!
– Что-что? – переспросил Симмон откуда-то издалека. – «Ветер»?
– Аэрлевседи, – терпеливо повторил Элодин, не отрывая черных глаз от моего лица.
– Аэрлевседи, – тупо повторил я.
Элодин ненадолго прикрыл глаза, спокойно, будто пытался уловить далекую мелодию, принесенную ласковым ветром. Потеряв из виду его взгляд, я начал уплывать прочь. Я снова посмотрел на разбитую лютню, которую держал в руках, но прежде, чем я успел отвести взгляд, Элодин опять поймал меня за подбородок и заставил поднять голову.
Его глаза встретились с моими. Онемение растаяло, но буря у меня в голове бушевала по-прежнему. И тут взгляд Элодина изменился. Он перестал смотреть на меня, он заглянул внутрь меня. Иначе я это никак описать не могу. Он заглянул в глубь меня, не в глаза, а через глаза. Его взгляд вошел в меня и надежно угнездился в груди, как будто Элодин сунул в меня обе руки, нащупывая форму моих легких, биение сердца, жар гнева, очертания бури, что грохотала во мне.
Он подался вперед, коснулся губами моего уха. Я почувствовал его дыхание. Он заговорил… и буря стихла. Я нашел, куда приземлиться.
Есть такая игра, все дети пробуют в нее играть рано или поздно. Раскидываешь руки и долго-долго крутишься на месте, глядя, как все вокруг расплывается. Сперва ты теряешь ориентацию, но, если крутиться достаточно долго, мир снова обретает очертания, и голова уже не кружится, пока крутишься, наблюдая, как расплывается все вокруг.