— А давай, пусть все вверху таким деревом будет сделано?
Дед кивнул:
— Как тебе нравится, так и сделаем!
Просмотрели много образцов светлых пород дерева, выбрали сосновые для обшивки стен и для пола. В одной из боковых комнат первого этажа решили сделать спорткомнату — в Москве все трое увлеченно занимались на тренажерах. Лешка после летних занятий с Мишуком не пропускал ни одного дня, а сестрички с ним за компанию, охотно бегали по беговой дорожке, лазили по стенке, прыгали на батуте. Часто бывающий у них младший Горшков тоже не отставал, а Лёшка, как наседка, следил за ними и по каким-то, ему одному видимым приметам, командовал:
— Хорош, вам хватит, идите поиграйте.
Первую четверть закончил с одной тройкой-по музыке.
Дед посмеялся:
— Медведь на ухо наступил, Лёш?
— Не, не написал в тетрадке домашнее задание, два раза… Забыл.
Каникулы провели в деревне, приезжала Аришка, много гуляли, собирали какие-то листья, последние редкие цветочки, жгли ветки и сучья, а вечерами всей толпой полюбили ходить к деду Аникееву, залезали на печку и полати — слушали дедовы побасёнки, которых он знал множество. Дед цвел от детского внимания, а ребятишки, пригревшись, иной раз и засыпали.
Утром же у деда неизменно оказывалась ворчащая баба Таня:
— Гулёны, опять заблудили!
— Баб Таня! Ну, тут такая печка клёвая, так на ней тепло, вон, даже Макс полюбил сюда ездить из-за печки!
Макс привез матрас, пледы и частенько оккупировал «дедову подругу».
А после каникул зарядил дождь, нудный, надоедливый — он, казалось, никогда не кончится. Девчушки изнылись, каждый день смотрели прогноз погоды и ждали когда снег выпадет. Дед в деревню ездил вдвоем с Палычем (Валю категорически не брали в такую слякоть), навестить теперь уже своих двух стариков. Дед Вася незаметно тоже стал «нашим». Да и как отбросить его, когда он, как Санька Горшков — такой же восторженный и радостный при виде их. Дети передавали ему рисунки, сладости и дед цвел…
Макс привез ему рамочки, и у деда на стене теперь «имелася выставка», хвалился деушкам, те приходили в гости, пили чай, иногда и самогоновку, вели долгие разговоры.
Макс гоготал:
— Во, баб Таня, а ты говорила, посиделки в прошлое ушли… Дед у нас, как Утесов, который говорил: — «Мне не восемьдесят пять, а без пятнадцати сто!»
— А и хорошо, Максимушко. Дед-от не скучает, да и нам есть куда пойти, все не по избам сидеть в окно на дождь глядеть.
Макс иногда заставал их всех в клубу и с удовольствием общался. Расспрашивал их о молодости, заразительно гоготал, искренне возмущался, спорил, вредничал, а «пожилая молодежь» платила ему тем же.