— Правда? — ребенок просиял, — и я никакое не отродье?
Валя резко остановилась:
— Кто тебе так сказал?
— Да… это давно было… Марианна… так говорила…
— Где она? Ей за такое я морду набью!
Лёшка засмеялся:
— Не! Её уже нету, она там, — он показал рукой на небо, — она… ну нас родИла и всё. Дети её не помнят совсем!
— А ты чего помнишь всякую гадость? Не знаешь что ли, что я с плохими не вожусь?
Она обняла его и крепко-крепко прижала к себе:
— Глупёныш, мы тебя все любим — и я, и Ульяновы, и Шишкины, а Шишкиных ещё ты скольких не видел! Вот будет летом у бабы Тани день варенья, посмотришь…
— И Мишук приедет?
— Да, только это большой секрет для бабы Тани, не проболтайся?
— Не! Смотри, Палыч подъехал! Пойду, дев позову!
А девы уже летели вниз к входным дверям:
— Лёша, давай быстрее, Аришка ведь ждет!
Загрузились, Палыч смеялся, что вещей много.
— Девчонки, вы не замуж ли собрались, вон, сколько приданого с собой везете?
— Не, дядь Вов, мы же ещё и подарки собрали всякие для бабы Тани, Аришки, деда Ленина, Матюхи.
— Лёх, забыл, тебе Феля всю рыбацкую снасть передала, разберетесь там с Лениным, что к чему. Я завтра к вечеру подгребу, на рыбаловку тёзкину охота, он говорил, где-то озеро Ржавое есть, там караси, может, и съездим.
— Хи-хи, какое название смешное? Да, Палыч, я тоже хочу!
Доехали быстро, баба Таня с Аришкой встречали их у калитки:
— Заждалися уже вас! — баба Таня обняла всех по очереди, девы, переодевшись, тут же убежали с Аришкой. Лёха же помог разобрать все сумки и набился к бабе Тане на молоко.
— Знаешь, как по Зорькиному молоку скучал?
Калинин же, прислонившись к перилам, сидел на крыльце у Вали, держа на коленях рыжего кота, и неизвестно кто из них больше балдел, у обоих было блаженное выражение.
Валя засмеялась:
— Вас так и хочется обоих почесать за ухом!
— А и почеши, — не открывая глаз, сказал Калинин.
— Володя, я вот спросить хочу… Марианна эта… она как, нормальная была?
Палыч резко открыл глаза.
— Ну, как тебе сказать? Сначала да… такая нежная, хрупкая, скромненькая, ну прямо фея… Игорёк и потерял голову. Любовь такая, неземная. Иван с Тоней не особо довольны были, но, сама знаешь, говорить что-то против — ещё хуже. Забеременела она сразу. Свадьбу сыграли, чуть ли не свадьбу века… Беременность была трудная, токсикозы там всякие, отекала она сильно, в общем, Лёшку ещё в животе она невзлюбила. Рожала сложно, он крупный — больше четырёх килограммов родился… Ну и… — он вздохнул, — с первых дней она его не сильно жаловала, «ах, послеродовая депрессия» передразнил он кого-то. — Тоня тогда жива была, вот она его и вырастила, до пяти лет. — Он помолчал. — А эта мамашка… гулянки, тряпки, подружки, тусовки… Игорь-то прозрел, да все как-то надеялся, что перебесится, ну и любил её, куколку, япона мать. Лёшка подрос, она опять забеременела, вон, девчонками, когда узнала, что двойня… пошли сплошные истерики… Пацан же рос смала серьёзным, а когда она его потерять умудрилась, и чуть не уволокли цыгане, спасибо Фелицата его увидела! Это ему года три с половиной было… всё… как отрезало у него, только Тоню и признавал… мама Тоня. Да и на гулянках где-то попробовала дурь. Пока беременная была, держалась, на сохранении то и дело, да и смотрели за ней крепко. А уж после родов… во все тяжкие и пустилась, пошла гулять с девчонками, видать кого-то увидела, хорошо во дворе их оставила, на охранников… и больше и не появлялась… Искали сначала её, где-то выцепили, отправили в Германию на лечение, опять, не доехав до дому, сорвалась… Игорь-то сильно переживал, а Лешка от малышек не отходил, вот и стали они для него дети. Вот… а когда им два года было, то… — он опять вздохнул, — погибли Тоня с Игорем. Дед-то закаменел весь, а Лёшка… пятилетний пацан, откуда что взялось… А эта сучка… мамашка его… прислали после бумагу, что от передоза померла… Лешка её только Марианной и называет, мамой никак, да и какая она мать, только что биологическая? Что, он её вспомнил?