В русском жанре. Из жизни читателя (Боровиков) - страница 19

И разрушающаяся, запущенная Москва чрезмерно напичкана богатством. Так в дотлевающем Петербурге в каждой водосточной трубе заметна столица империи. Вся Россия работала то на Москву, то на Петербург, то опять на Москву. Глаз столичного жителя не замечает материальной значительности окружающего его мира. Петербургские дворцы разваливаются, а Москва грязнее областного города, но какая-нибудь дверная ручка кричит: я — столичная! Один подъезд, хотя бы и загаженный, с его плитками, перилами, сетками, фонарями, ступенями, подоконниками, рамами — стоит деревеньки, в которую от века ничего не доставлялось, а лишь изымалось.

Москвичи считают, что провинция сейчас якобы злорадствует: «сбылась вековая мечта провинции: Москва стала жить хуже» (Евг. Попов). Но это не так. В прежнем, хотя бы и завистливом, восхищении Москвой, всё-таки заметно присутствовала и гордость за то, что она город — общий, русский, в который всеми вложено.

1994

Песни Дунаевского слушают и будут слушать так же, как видеть уродливо-прекрасное в своих масштабах здание Театра Советской Армии, смотреть «Волгу-Волгу», но вот пресса тех лет попадает на глаза лишь тому, кто нарочно спросит её в библиотеке, притом научной. Редок такой читатель, страшно далёк он от народа. Развязал старые узлы на бечёвочке принесённой пачки и погрузился в чтение комплекта саратовской газеты «Молодой сталинец» за второе полугодие 1949 года.

Стихи молодых поэтов, обзоры стихов молодых поэтов, поступивших в редакцию, и стихи двух саратовских поэтов.

Не одно, не два, целые страницы стихов:

В другой пачке, другой — партийной — газеты спустя месяц глаз останавливается на том же, но с разночтениями концовки:

что несомненно и динамичнее, и идейнее.

Лишь читая эти газеты, можно понять устойчивое понятие тех лет «кормиться стихами». Вот строчки Юрия С.: «Я от края до края проехал Отчизну, видел сотни аулов, станиц, городов…».

Этот молодой поэт мирно работал на Улешовской нефтебазе, пока не спознался с литературой в лице саратовских поэтов Т. Что те были пьяницами, так же естественно, как и то, о чём они писали. Стихи и одного, и другого Т. печатали, но на службу их брать опасались, особенно после того, как они в компании с прозаиком К., служа в газете пригородного района, ухитрились не только растащить по домам столы и стулья, но и пропить настольные лампы, а также редакционную лошадь, которую отвели в Глебучев овраг, где продали на мясо татарам. Молодой С. покатился по их дорожке, но не хватило дыхания. На долгие годы он стал исчадием местной писательской организации. То падая, то временно исправляясь, но так и не дождавшись писательского билета, он делался с годами агрессивен. На беду организации, он обладал другим, более серьёзным билетом, полученным ещё на нефтебазе, что не позволяло вовсе избавить литературную общественность от его присутствия. Более того, его в светлые периоды, в силу билета и происхождения, назначали на должности, которые поэтам Т. не доверяли именно за происхождение, например, главным редактором художественного вещания на местном ТВ, и тогда страдалец отыгрывался на погубивших его старших товарищах. Но светлые периоды становились всё короче, и С. переводили на традиционное место — грузчиком облкниготорга, где уже трудился, например, даже один бывший редактор областной партийной газеты. Наконец, уже в 70-е годы, С. был билета лишён, и последние его появления на поверхности носили эпизодический характер участия С. в похоронах старших товарищей, на которых он себя вёл подобно фольклорной плачее, или чтения его уже перед младшими товарищами похабных стихов, в сочинении которых он проявлял недюжинную изобретательность и, если бы занялся ими всерьёз, то в наше раскрепощённое время вполне мог бы стяжать литературную славу и средства.