– Тогда ты должна его пройти.
Анника колеблется.
– А вдруг окажется, что, пройдя обследование, я обнаружу, что не выпадаю за спектр нормального? Что я действительно больна. Не знаю, смогу ли я с этим справиться.
– Никакая ты не больная.
– Да ладно тебе, Джонатан. Всю свою жизнь я была просто образцовой девушкой со странностями. Дело не в том, что люди вроде меня не понимают, какими нас видят другие. Но для нас вы – странные, и мы – те, кто должен измениться, если хотим, чтобы нас воспринимали нормально.
– Ты преодолела много трудностей, чтобы стать такой, какая ты есть сейчас. Тебя преследовали и мучили. Тобой пытались воспользоваться. Просто сердце разрывается от мысли, что люди относятся к другим так ужасно.
– Я не хочу, чтобы ты был со мной, потому что тебе меня жаль.
– Я не испытываю к тебе жалости. Я тобой восхищаюсь. Требуется невероятная сила, чтобы сделать то, что сделала ты, и ты заслуживаешь каждой крупицы счастья, какая может тебе выпасть.
– Это наследственное. – Она произносит это спокойно.
– Я знаю это с того самого дня, как ты познакомила меня со своим отцом.
– Ты еще пожалеешь об этом. Целую жизнь с такой, как я. Завести со мной семью… На тебя свалится больше, чем ты ожидал. Так было с моей мамой.
Возможно, это самая интуитивная вещь, которую она когда-либо мне говорила. Вероятнее всего, Аннике трудно понять, что я чувствую, трудно сопереживать мне, но она вполне способна понять, что с ней творится.
– Сожалеть я буду на самом деле, только если упущу еще одну возможность узнать, есть ли у нас все необходимое, чтобы пройти этот путь. Мне казалось, мы выстроим совместную жизнь после колледжа, но ты передумала. Как по-твоему, не пора ли поговорить об этом? Потому что, если ты собираешься избегать всех трудностей и неприятных воспоминаний, я не знаю, как нам снова быть вместе. А я хочу этого. Очень хочу. Так ты сможешь?
Анника кивает.
– Я знаю, что вела себя неправильно, но я была так опустошена.
– Я знаю. Да и я тоже.
Я притягиваю ее к себе и прижимаюсь лбом к ее лбу, как делал много лет назад. Наши глаза закрыты, и мы сидим так, пока ее дыхание не замедляется, и я чувствую, как она вздыхает с облегчением.
– Ну давай же. Это же я, Анника.
– Всегда был только ты, – говорит она и прижимается губами к моим.
Мы можем поговорить позже. Мы и поговорим позже. Но сейчас я хочу только одного. Я ждал уже десять лет и больше не могу ждать.
Мы размыкаем губы и дарим друг другу глубокий поцелуй. Это не те поцелуи, которыми обмениваются на публике, и в них есть грубость, которой не было в колледже. Тогда я обращался с Анникой так осторожно, точно она из стекла и может разбиться. Теперь она стала сильнее. Возможно, она так не думает, но это так. Я вижу ее силу во многих вещах. Я чувствую, как ее руки сжимают мои.