Говорят, мозг современного человека по сравнению с древним кроманьонцем потерял в объеме двадцать процентов. Еще бы… Раньше у человечества мозг распухал от забот о пище насущной, безопасном ночлеге, изготовлении костяных наконечников, все знания о суровом мире умещались в одной черепушке, записать их было негде и нечем, а забудешь хотя бы мелочь – какой корешок ядовит, а какой питателен, – смерть. Ну а теперь кому нужны костяные наконечники? Нужен только контент, и желательно развлекательный. Люди живут, как пчелы, коллективным нусом. К чему в полисе-улье отдельной особи мозги?
На этой Земле – миллиарды людей, и всем им нет никакого применения. Они забыли, как хрустит на зубах свежая, выращенная на грядке морковь. Они живут в мире, где производство роботизировано, а пища генерируется в буквальном смысле из молекул почвы, в состав которой, как известно, входят углеводы, флавоноиды, липиды, лигнин, смолы и гумусовые кислоты – все честно сформировано природой из биологических остатков. Они зарабатывают криптовалюту в играх-симулякрах. Чтобы все эти люди не поняли своей абсолютной ненужности в этом мире и не устроили революционный самозахват власти (теперь неизвестно – чьей), всех их сделали пользователями. Планета – полис пользователей. Пользователь – это норма. Пользователь умных программ, микроволновок и такси, сервисов доставки товаров. Убогая настоящая реальность и человеческая боль остались лишь на свалках и в гнойных гетто для подонков – в темных пятнах земли.
Так что свалка, где курились дымки костров и кричали чайки, была местом нашей свободы. На хрен нам ваш космический корабль? Мы – тролль и банши, укрывшиеся за ржавой сточной трубой. Мы рисуем мертвых птиц и пытаемся оживить их магическими заклинаниями. Все, что нам нужно, – именно эта свалка и именно на этой планете.
Напиши себе на лбу: я ничего не значащее дерьмо, моя жизнь не стоит ничего. Теперь готов сдохнуть?
* * *
Всю зиму, до самой весны, можно лежать на матрасе, слушать, как мышью шуршит в углу Гробин – разводит краску, двигает мольберт, протирает кисти, – смотреть на бледную луну в бесконечных утренних сумерках и представлять бога крылатым насекомым, глазастой цикадой.
Но в мои зимние планы вмешивается оттепель. Здесь самый изменчивый, самый предательский климат на свете. Дует пронизывающий декабрьский ветер. Шумно вздыхают вентиляционные шахты. Гремит что-то на крыше.
Квартал полон костров и мокрой мрази, что льется сверху, хлюпает под ногами, темнеет потеками на стенах зданий. В сквере Фукса с кривых ветвей срываются вороны, наполняя граем сырой воздух. На Литейщиков с крыши сходит внезапная лавина, рыхлой горой снега и льда запечатывает дверь кофейни. Местные с пончиками и со стаканчиками кофе заперты в полусумраке цокольного этажа, как гномы в подземелье. Заперты семью ледяными печатями. Ждут кого