то, кто придет им на помощь с совковыми лопатами, ведь изнутри дверь не открыть, нетерпеливые уже пробовали. Мирные обитатели квартала 20/20, грязь под ногами ублюдков, покупают еще кофе и погружаются в свои мысли. У хозяйки кофейни сегодня праздник.
А у меня беда. Я просыпаюсь одна в пустой квартире с негреющей батареей. Куда умотал Гробин с утра пораньше? Вот таким вот образом, без всякого предупреждения, он уматывает постоянно. Но в этот раз все иначе – этюдник валяется в углу, он его не взял. Он пошел убивать Африканца? Или топиться в проруби? Я надеваю ботинки, накидываю пальто и выбегаю в промозглую слякоть зимних переулков.
Я ищу его в чайхане и на Литейщиков, в сквере Фукса и даже на Тарповке, в Латинском районе, где бродят стаи поляков и галичан в бекешах на собачьем меху, с черно-белыми татуировками на лицах. Пристаю к бомжам и старикам из булочной. Никто не видел сумасшедшую флибустьерскую бороду Гробина.
За эти два месяца, что мы с ним живем вместе, он написал двадцать холстов и сделал полсотни рисунков. Неудивительно, что мы голодаем – все, как в прорву, уходит в его исключительно плодотворную одержимость. Чаще всего он рисует меня и Канаткин мост. А значит, является в мою рыжую голову шальная мысль, мне нужно к мосту, на пирсы.
У ветреных пирсов, недалеко от моста, вмерзли в лед никому не нужные, гниющие тут вельботы. На моле – серый речной склад. Наверное, моряки испокон веку складывали сюда отслужившие свое ржавые якоря и швартовочные канаты. А вот и бар абхаза. Рядом полыхает в мусорном баке костер, и кучка низкорослых индусов греют озябшие на ветру руки – все закутаны, как старухи, в платки крест-накрест поверх тулупов.
– Эй, русская рыжая сука, иди погреться с нами! – зовут они.
Я подхожу и греюсь с индусами. Нельзя пренебрегать зимним огнем на обледенелых пирсах, где душу из тебя выдувает штормовой ветер с залива.
Один из них трогает мои волосы, а потом, взяв меня за подбородок, рассматривает мое лицо со всех сторон.
– Не трогай, я знаю Африканца… – отодвигаюсь я. Я малодушно прикрываюсь его именем, ищу защиты у человека, от которого нужно бежать во все лопатки.
Индусы смеются. А из бара, легкий на помине, вдруг выходит сам Федька.
– А вон он, давай у него спросим. Может, он тебя не знает, подруга…
Индусы кричат ему, махая руками:
– Эй, друг, это твоя рыжая сука?
Африканец говорит:
– Моя, – покровительственно кладет мне руку на плечо и уводит.
– На хрен ты тут шляешься? – спрашивает он.
А я сбивчиво обещаю ему вернуть деньги за рулон холста и синий кобальт – как только мы продадим абсент.