Тела месье и мадам Рива нашли в воскресенье незадолго до того, как стало смеркаться. В понедельник и во вторник многие жители деревни — особенно мужчины, хорошо знавшие лес, — ходили к тому месту, где, по словам полиции, Жюст и Эрмина упали. На вопросы потрясенных соседей люди отвечали, что в это поверить трудно. Каждый, кто побывал на месте падения, хотел оставить свое мнение при себе, но народ недоумевал, так что люди, наведавшиеся в лес по одиночке и в разное время, объяснили, что, конечно, в горах всегда можно упасть, по дороге к озеру есть несколько очень опасных участков, которые Рива благополучно преодолели, а вот упали они в неожиданном месте. Вот и все, что, качая головой, могли сказать некоторые деревенские жители.
Многие, в том числе Жан-Батист Симон, решили, что усталость сыграла непоследнюю роль. Иногда посреди самой легкой дороги наваливается такая усталость, что люди ломают плечо, ногу или еще что похуже. Помимо усталости, обсуждался и возраст. На самом деле возраст был, скорее всего, первопричиной, ведь именно старости приписывают неловкость и слабость. Пальцы вдруг перестают сгибаться, колени не слушаются. И невозможно предугадать, какая часть тела когда подведет. Просто однажды организм выходит из строя, и понимаешь, что молодость не вернуть. Супруги Рива давно пережили молодость. Все это знали. Эрмина и Жюст родились в один год, и даже если Жюст до последнего дня давал молодым парням фору в горах, он не становился моложе. Может, Эрмина поскользнулась, а Жюст попытался ее удержать и не смог? Как знать? Может, они подошли слишком близком к краю скалы, чтобы полюбоваться рододендроном или горечавкой, дотронуться до цветка? Старики ведь обожали растения. Несмотря на камеры и беспилотные летательные аппараты, несмотря на тысячи любопытных глаз на улицах и в небе, обстоятельства гибели супругов Рива остаются загадкой. Иногда уход любимых людей окружен тайной.
Жан-Батист плохо помнит, что было после того, как тела обнаружили, как дальше развивались события. Он видел два простых сосновых гроба без всяких украшений. Он обратил внимание на цветы, которые поставили между Жюстом и Эрминой — пылающие пионы, казалось, они вот-вот взмоют ввысь, пробьют потолок зала, где проходила церемония прощания, и вознесутся к небу. Господин Симон порадовался, что Жюста Рива избавили от церковных стен, а Эрмине спели очень красивый гимн и прочли несколько молитв.
Жан-Батист сказал мне, что в день похорон и в последующие дни он не узнавал самого себя. Он плакал — вот и все. Он плакал, как только его охватывала печаль, не сдерживался, не заботился о том, подходящий ли момент, день ли, ночь ли. Он чувствовал, как страдает каждая клеточка его тела, бесчисленные крупицы организма, связанные друг с дружкой человеческой глиной. Именно эти крупицы самого себя помогали господину Симону держаться, а вовсе не разум, на который он всегда рассчитывал. Отныне Жан-Батист прекрасно представлял, что происходит с листочком, который ветром срывает с дерева и уносит в неизвестность.