Капитан подхватил бесчувственную Аделию и, приподняв, рванул на себя и затащил в дом. Свободной рукой захлопнул дверь, прижался к ней спиной. Он так и сидел, дышал часто и не мог надышаться, в обнимку с открытой банкой соли, когда в гостиную ворвалась Светлана и Дмитрий – заспанные, всклокоченные.
– Что случилось? Кто кричал?
Макс отставил, наконец, банку с солью, наклонился к Аделии, проверил пульс.
– Одеяла несите! – скомандовал, легонько похлопал по щекам, позвал: – Ада. Аделия, ты меня слышишь?
Взгляд упал на потухший камин – выгоревшие добела головешки, скрюченные и потемневшие обрывки бумаги.
Светлана принесла два пледа, включила свет.
– Что с ней? Может, «скорую»?
Макс скрутил один плед в плотный валик, положил под колени девушки, вторым укрыл ей ноги, пощупал ступни – все еще ледяные.
– Теть Свет, воды дайте, пожалуйста. – кивнул на графин с водой в центре обеденного стола.
Плеснул немного на руку, растер Аделии лицо, посмотрел на часы – она была без сознания полторы минуты.
⁂
Крик призрака будто заморозил ее, оглушил. Без чувств, без мыслей, без желаний, ее словно вырвало из сегодня, чтобы выбросить… Куда? Она сама не могла понять.
Запах сырости и почвы.
Ночь. Такая же, что виделась ей совсем недавно. А, может быть, и та же самая.
Ветер где-то наверху, над головой, рвал на небе темные и тяжелые тучи. Их неопрятные космы вились за ним, рассеиваясь над полями. Издалека доносились крики петухов, запах помета. И печеного картофеля. Будто ведомая кем-то невидимым, она нырнула в темноту.
Аделия никак не могла проморгаться, чтобы понять, где она оказалась и что с ней. Только чувствовала, как ледяной холод пробирает до костей, медленно поднимается от щиколоток к коленям, и выше – уже лижет бедра и пронизывает легкие. Страшно от того, что сердце может быть нанизано на это чуждое и ледяное, как свежее мясо на шампур. Поэтому старалась не дышать – казалось, что одно неверное движение и жало пробьет ее до затылка.
Шорох рядом. Совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Но нет сил поднять ее, чтобы проверить. Словно парализованная, с единственной дозволенной возможностью – смотреть – Аделия уставилась прямо перед собой.
– Маменька, как больно, – горячечный шепот из темноты.
– Терпи, – голос суровый, недобрый.
Тяжелое и частое дыхание, прерывающееся протяжным стоном.
– Не могу больше.
– Терпи!
– Маменька, за что мне это? Господи, почему же так больно? Словно рвет изнутри…
Плеск воды. Снова движения кого-то невидимого. Аделия чувствовала себя, как покойница – темнота давила, забивала легкие липким, тягучим страхом, не позволяла разобрать лица говоривших. Только слышать. Рваное дыхание и стоны страдалицы да суровый окрики «маменьки», приглушенные и от того еще более страшные.