Я чувствовал себя еще хуже оттого, что не мог рассказать о девушке друзьям. Между нами день изо дня росла яма непонимания. Кест все еще тешил себя мыслью, что всадит клинок в Валиану прежде, чем она войдет в Араморский замок, — я был в равной степени настроен на то, чтобы не допустить этого. Брасти пытался все превратить в шутку, предлагая выстрелить в бок тому, кто первым заговорит об этом, и тем самым решить проблему. Мы смеялись и делали вид, что больше не станем об этом спорить, но с каждым днем наша дружба угасала. Иногда я задумывался, почему Кест и Брасти вообще остались в караване. Не потому ли, что им некуда было податься, кроме как идти по этой прямой долгой дороге?
И только Валиана вела себя так, словно искренне радовалась нашему возвращению. Она немедленно приняла Алину, девочка тут же стала ее любимицей, Валиана осыпала ее вниманием и заботой и заставила ехать в своей повозке.
Сама Алина тоже изменилась: иногда она вела себя как маленький смешливый ребенок, а потом резко превращалась в обиженную сердитую девушку, то радовалась, то грустила, то вообще замыкалась в себе. Меня она даже не замечала, и поначалу я думал, что Алина до сих пор винит меня в том, что нас схватили, — несмотря на все то, что я для нее сделал. Но и от Чудища она держалась в стороне, хотя животное спасло ей жизнь. Я же чувствовал с лошадью фей странное родство. Они не подходила к другим животным, к их облегчению, и мы с ней часто издалека вместе присматривали за девочкой.
— Какая же вы странная пара, — сказала Трин, с опаской оглядывая Чудище. Она принесла мне ломоть хлеба с затвердевшим сыром. Мы с Чудищем плелись в хвосте каравана, и, возможно, именно поэтому я заметил, что другим парням досталась еда получше.
— Спасибо, — ответил я, когда она уже уходила.
Трин оглянулась. Неужели думает, что я издеваюсь?
— Спасибо, что хотела помочь нам, — добавил я. — Брасти рассказал, что ты пыталась увести лошадь и вернуться в Рижу.
— Я просто… Ерунда. Глупый порыв, о котором я тут же забыла.
— Хочешь пройтись с нами? — спросил я.
— Если вам так угодно.
Поначалу мы просто молчали, глядя на расстилавшееся перед нами Копье. Со всех сторон дорогу обступали деревья и кусты, создавая странное ощущение, что мы с Трин остались наедине. Я чувствовал себя неловко, словно в эту самую минуту изменял Эталии, с которой вряд ли когда-то еще увижусь.
— Вы изменились, — сказала наконец Трин.
— Да? И как?
Она посмотрела на меня, внимательно изучая лицо.
— Словно что-то потеряли. Раньше в ваших морщинках вокруг глаз и на лбу было нечто такое, что теперь исчезло.