Я кашлянул. Все равно от этого разговора ничего особенного я и не ждал, учитывая, что клинок в моей руке.
— Только подумай. С этой грамотой ты сможешь посадить Валиану на престол и изменить мир по своему желанию. Представь: тысячи плащеносцев, сотни тысяч, и все как один вершат правосудие по твоему усмотрению.
— Думаю, вы не совсем понимаете, как вершится правосудие, — сказал я. — Я уничтожу грамоту. А Джиллард не станет подписывать новую, зная, что вы собирались посадить на престол Трин. Герцог понимает, что она будет править в ваших интересах, а не в его. Если родословная грамота будет уничтожена, то с ней рухнет и ваш заговор. И пусть мир сам решает, кто должен им управлять.
Она посмотрела на меня сквозь щелки прищуренных глаз и рассмеялась.
— Ты же не… Боги, Фалькио, если ты не знал… то почему пошел на все эти страдания, чтобы… Нет, попытайся сам разузнать. Скажу лишь, что ты, Фалькио валь Монд, на самом деле самый доблестный мужчина из всех, что я встречала, и лишь на третьем месте среди самых глупых.
Правой рукой герцогиня подняла свитки над пламенем костра.
— Вот, пусть сгорят дотла. Как глупые мечтания старой женщины.
Патриана бросила свитки, и лишь потом я заметил, что в левой руке она держала порошок.
— Беги, Алина! — закричал я, и девочка бросилась бежать, когда герцогиня бросила порошок в огонь.
Произошел взрыв, и в следующий миг нас окутал темно-красный дым. Рассеялся он так же быстро, как и появился.
Алина добралась уже до выхода из пещеры, находясь далеко от границы дымного облака.
— Беги! — крикнул я. — Приведи Кеста или Брасти.
Повернулся к герцогине — она была уже мертва. Я закашлял от пыли и дыма, наполнивших легкие, и понял, что тоже уже покойник.
* * *
Странно, но до Рижу меня ни разу не травили, а с тех пор уже три раза. В прошлом я получил множество порезов, ушибов и ран, в меня попадали стрелы, меня избивали и, само собой, пытали, многократно пронзали клинком, но никогда не травили.
А теперь я не мог избавиться от этой дряни.
Я лежал, привалившись спиной к стене пещеры. У меня онемели пальцы, постепенно я переставал чувствовать руки и ноги и думал о том, что произойдет, когда яд дойдет до сердца.
Отсутствие ощущений даже было приятным. Я не осознавал, как много боли накопилось в моих конечностях за последние несколько недель — чего уж там, за последние годы. Думал, почему это все произошло. Герцогиня и ее заговор… Это я как раз таки понимал, потому что все знают, что такое безумие и жажда власти, подкрепленная алчностью, но остальное скрывалось в тумане. Наверное, так обычно и бывает. Только поэты и менестрели видят всю книгу истории — жизнь людей вроде меня занимает в ней лишь пару строк, и даже их мы не до конца понимаем.