— Боги, Фалькио, она так крепко тебя поцеловала, что у тебя даже челюсть отнялась!
А затем я услышал, наверное, самый странный звук на свете. Кест захихикал.
— Не смешно, — сказал он, давясь от смеха.
— Нет, конечно, святой дурак, — поддержал его Брасти. — В этих обвисших губах и вонючем дыхании, доходящем до печенок, нет ничего смешного. Скажи-ка, Фалькио, у тебя яйца не поджались, когда она засунула тебе в рот свой язык?
— Прекрати, — прорыдал Кест: он смеялся так сильно, что даже не мог распрямиться.
— Ну мне же нужно знать, — не моргнув глазом сказал Брасти. — Если уж ты стал святым мечей, мне нужно хотя бы постараться стать святым любовников. А раз ты стал им, победив в бою, видимо, мне придется одерживать победу в постели. Как еще к этому подготовиться? Лишь тренируясь в постели со Швеей. Ну же, Фалькио, замолви за меня словечко, помоги мне стать святым, я же рожден для этого!
Кест, как пьяный, оступился и рухнул на землю.
— Хватит! — взмолился он. — Я больше не могу.
— Ха! Я победил самого святого клинков! — Брасти принялся скакать вверх и вниз, размахивая кулаками в воздухе, передразнивая бой без оружия, которому Кест когда-то обучал молодых. — Эй, Кест, сколько ты продержался в роли святого? Полдня?
Позади него на некотором расстоянии я увидел одинокую фигурку. Оставил хохочущих друзей и пошел к ней. Она стояла, скрестив руки на груди.
— Почему вы не сказали мне, кто мой настоящий отец? — спросила она с обидой.
— Я не знал. Понял лишь, когда… под действием яда.
— А Трин? Швея сказала, что она еще где-то поблизости.
— Я…
Смех Патрианы все еще звучал в ушах. «Моя дочь гораздо опаснее меня».
— Полагаю, я так и не догадался, кто она.
— Значит, вы очень глупый.
Это было утверждение, а не вопрос.
— Сам недавно это понял.
Я посмотрел на нее словно впервые и заметил, какая она симпатичная. Хотя из-за угловатых черт она вряд ли когда-то станет легендарной красавицей, о которых пишут в книжках про принцесс. Длинный нос и лягушачий рот моего короля этого явно не допустят. Слишком много мелких странных черт отца запечатлелось на ее лице. Несмотря на все, что произошло, я вдруг понял, что улыбаюсь. Как я раньше этого не замечал?
— Что еще? — сказала Алина и пнула меня по ноге.
Я засмеялся.
— Твое лицо.
— Что с ним не так?
Я встал перед ней на колени и обнял ее.
— Как же оно меня радует.
Она вдруг крепко обхватила меня, и воздух огласился рыданиями: ее они были или мои, даже не знаю.
— Я никогда его не знала, — сказала она. — Но почему же мне так его не хватает?
Я хотел сказать ей, что знал короля Пэлиса даже лучше, чем самого себя. И о том, что у него было отменное чувство юмора, что он любил грязные шутки и колкие остроты, познал тьму и отчаяние, но выбрался из них, чтобы зажечь свечу для всех остальных. Он прочел все книги, которые только мог найти, и почерпнул из них тысячу идей. Потратил свою жизнь, чтобы осуществить их, но при этом никогда не забывал своих друзей и умел сострадать. Я хотел рассказать, почему ей дали имя Алина.