— Потому что, ваше высочество, я не такой, как они. Мой король этого бы тоже не одобрил.
— Тогда почему?..
— Ваше высочество, — тихо спросил я, — чего вы хотите?
— Я? — Она прильнула ко мне и шепнула на ухо так тихо, что я едва расслышал: — Я боюсь.
Я отодвинулся от нее.
— Вам кто-нибудь угрожал?
— Открыто нет, просто… когда я с ними, я чувствую все то, о чем ты говоришь. Они меня не слушают — вернее, слушают лишь тогда, когда я говорю то, что от меня требуется. Моя матушка…
— Ваше высочество, простите меня, но ваша матушка — герцогиня Патриана. Если мы будем говорить о ней, то я не смогу гарантировать вашей безопасности.
Валиана огляделась.
— Кеста и Брасти я не вижу. Кто же может меня обидеть?
— Я сам, ваше высочество. Я сам.
— Ах, всё потому, что ты винишь ее в смерти короля?
— Да.
— А на тебе ответственность за это не лежит? Тебе не важно, что король нарушил древние законы, разорвал давнишние союзы и договоры, заключенные между его предками и герцогами?
— Я мало что знаю об этом, ваше высочество. Только лишь то, что наша страна слаба, она в упадке и разваливается на части из-за той несправедливости, которую вершат дворяне. А еще знаю, что мой король хотел принести жителям нашей страны некую меру правосудия и милости. Ваша мать и другие герцоги убили его за это.
— Если ты мечтаешь не просто о правителе, Фалькио, а о милосердном правителе, то помоги мне. Стань моим советником. Я… я даже подумаю о том, чтобы вновь собрать плащеносцев — с небольшими, конечно, уступками. Мне нужен тот, кому я смогу доверять, кто не будет жаждать власти для самого себя и своей родни. Фелток сказал, что верит тебе, несмотря на то что говорит ему житейская мудрость. Будь верен мне, и я клянусь: мы вместе поможем народу, который ты так хочешь спасти.
Танец подходил к завершению.
— Миледи, ваше высочество, сегодня вечером вы сказали, что вступитесь за семью, которую станут осаждать, как только начнется Кровавая неделя.
— Я не забыла о них.
— Спасите семью Тиаррен, — шепнул я ей на ухо. — Всего одну семью.
Последние звуки танца повисли в воздухе, и она посмотрела на меня. Я поклонился, на этот раз подобающе, и ждал, что она подаст мне сигнал уходить. Но она ответила реверансом. Прежде чем музыканты начали играть следующую мелодию, она подняла руку, и все замолчали.
— Отец мой, ваша светлость, — сказала она чистым, не терпящим возражений голосом.
Ее отец стоял лишь в паре шагов от танцующих. Он холодно посмотрел на нее и сказал:
— Да, дочь моя.
— Я хочу попросить вас о милости.
— Сейчас не время, дорогая.