И тут, вместо того чтобы сорвать с себя шкуры и прыгнуть к ней, подтверждая догадки Дарвина и подняв девятый вал хлорированной, и водить по бледному телу, поднимаясь к лицу, тем во мне, что сейчас так требует нежной пытки с нарастанием ритма, как в равелевом болеро; оседлав грудь, упереться коленями в плечи, и удерживать голову жадными руками, и трогать прекрасное в его беспамятстве лицо каучуково-твердым, пока она не потеряет сознание, и тогда быстро разомкнуть вишневые губы и…
я этого не сделал. Я склонился над ней и, дрожа от нежности, мылил глупую ее голову и мягкие волосы. Это было безмятежное ощущение, очень. Ладонями я слышал все ее горькие мысли, затихающие и вялые, пока они совсем не сошли, как городская пыль. А потом я вынул ее из ванны, растер полотенцем, завернул в махровый халат, отнес в комнату, уложил в кровать и тщательно укрыл, подвернув одеяло под холодные ступни.
Нашел свою рубашку и уехал.
Стало так пусто и стерто, точно ничего не осталось.
– Говорим, пока бежит вода, – это он четко и уверенно. – Здесь тоже может быть жучок.
– Но ты же от В., Дарт? Что с ним?? Он не выходит на связь.
– Инга, – Дарт перешел на шепот, и мне пришлось почти лечь животом на склоненную спину, устроив подбородок на его плече. – Его уже взяли.
– Нет! Не может быть, – и уже реву.
– Тихо, – он говорит так спокойно, точно заранее предвидел и обдумал все. – Побереги силы.
Этого не может быть. Нас, но только не его. Не Метафизика. Не Упрямое Дерево.
Не Нежного Умника, не Узловатое Корневище. Все смешные и ласковые прозвища, рожденные между нами, они арестовать не смели.
Не номинанта же на Нобелевскую премию, в конце концов! Казалось, власть даже гордится им. Нам, ученикам, так казалось. Его стихи переводились на европейские языки, ему разрешили преподавать, ему присылали приглашения на встречи в Кремле – я видела собственными глазами. А уже начиналось крещение в сортирах. Уже памятник Пушкину избили молодчики в форме футбольного клуба «Спартак», уже неизвестный безумец выстрелил в голову памятнику Мандельштаму. А может быть, тогда его уже снесли, установив на постаменте вытащенную из запасников истории бронзовую фигуру Феликса Э., и ночью на его позеленелые сапоги приходили мочиться бомжи из тех, кто посмелее – они приторговывали днем макулатурой со свалок и еще могли предложить в пыльных пригородных поездах томик Омара Хайяма с залитыми кофе или пивом страницами…
Центральные СМИ уже начали ежемесячные бомбардировки социологическими данными центра Левады: мол, менее 0,05 процента населения планеты интересуется феноменом поэзии, мол, увлеченных этим видом плетения словес куда меньше, чем тех, кто владеет техникой плетения макраме, – а Метафизика еще звали в Кремль.