– Я сейчас все придумаю. Не плачь. Я же тебе говорил, они обманули всех. Это были фейковые похороны. Слава космосу, он жив.
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Космос любит нас.
Это было нашей давней шуткой – и не шуткой. Мы чувствовали себя жителями космоса, думали о нем, обращались к нему, надеялись на него. Он всегда был нашей родиной. Пространством – но и бесконечным существом. Иногда последнее выходило на первый план. Космос, эфирный-кефирный медбрат, как писала Инга. Буквальные космонавты нас бы не поняли.
Вдруг, сжав мои ладони, она заговорила быстро-быстро:
– Дарт, едем к нему сейчас! С ним могут что-то сделать! Мы должны опередить их!
– Подожди, подожди, – я, лихорадочно соображая, вглядывался в ее черты и лица собаки и голубя (а это были осмысленные, поддерживающие нас лица, и никак иначе). Наконец что-то перещелкнуло, и я крикнул: – Эврика!
Все вздрогнули.
– Тихо, – Инга оглянулась. Она была как струна.
– Слушай, – прошептал я. – Автоподъемник с люлькой. Вот что нам нужно. На таком работает мой старый друг.
– Промышленный альпинизм – так, кажется, это называется? – она «включилась»
– Да. Он развешивает рекламные постеры на высотках.
– А ему можно доверять?
– Мы давно не виделись. Но это же друг дворового детства! У него такой характер был. честный до патологии.
– Ладно. Надо рискнуть.
– Я позвоню ему.
– Лучше сразу поехать.
– Ты права. Постер будет нашим прикрытием, чтобы оказаться у нужного окна.
– Только это должен быть постер социальной рекламы, – задумчиво сказала Инга. – Настолько убедительный, чтобы они не могли вам отказать.
– Что это должно быть? Плакат «А ты уничтожил поэтические книги?» – горько усмехнулся я.
– Хорошая шутка. Ты еще скажи «А ты вычислил поэта?»
Инга была остроумна – точечно, сиюминутно. Потом это гасло, она размазывалась, и у нее оставалась только слабость. Слабая, декадентская, клонящаяся к земле красота – то, что меня прикручивало к ней. А она выныривала из забытья и обретала ум и четкость.
Я рассмеялся.
– Ты права. Должно быть что-то, понятное всем. Универсальное.
– На нем… – проговорила Инга, глядя в пустоту, – пусть на нем будет изображено лицо. Первое лицо государства.
Она сказала это так тихо и твердо, что я похолодел.
– Инга!
– Выхода у нас нет.
– Это гениальный ход. Он очень простой. Но очень рискованный.
– Я понимаю, этот жест выглядит как пародия. Но он поможет выиграть время. Портрет парализует их подозрительность.
– Так. Но ты никуда не едешь.
Она, вся взбрыкнув, попыталась возразить, но я накрыл ей рот ладонью:
– Не едешь. Более того: я думаю, тебе стоит уходить в лес. Возьмешь с собой немного еды и собаку. Голубь будет со мной.