— Значит, ваша настоящая фамилия Воробьев? — переспросил Михайлов.
— Да. Это моя фамилия. В паспорте указано правильно. Я вам уже говорил. Имя и отчество — Александр Михайлович.
— Допустим. И вы утверждаете, что ваши родители умерли в Германии?
— Да, утверждаю.
— Ну хорошо, продолжайте.
Михайлов не случайно переспросил Воробьева. Именно в этом месте, как ему показалось, прозвучала какая-то фальшь. Что его насторожило, он и сам, пожалуй, не объяснил бы. Тут срабатывали многолетний опыт, интуиция.
Умышленно несколько раз возвращаясь к этим вопросам, следователь чувствовал фальшь, может быть, в подчеркнуто твердом ответе, в том, что нарушитель уж очень хотел убедить его: «Я Воробьев, и никто иной». Неужели это играет какую-либо роль в его теперешнем положении, когда с самого начала, казалось, он взял курс на откровенность и даже не скрывает, что он действительно агент и забрасывался на территорию СССР с определенной целью?
— Потом я попал в Мюнхен, — продолжал Воробьев, — устроиться на работу долго не удавалось. Встретил русского по имени Виктор, фамилии сейчас не припомню. Он рассказал мне, что познакомился с одним американцем, который предлагал ему помощь. Проще говоря, он прямо сказал мне тогда, что завербован в шпионскую школу, что получил задаток. Предложил и меня, если я желаю, познакомить со своим «шефом». Но я, конечно, отказался, потому что считал Россию своей родиной.
— Вы говорили, что неплохо помните Россию?
— Да, я ведь и в школе в России учился. А потом, когда нас угнали, моя мать прививала мне любовь к России. Мы всегда с ней говорили по-русски, доставали русские книги, журналы. По-немецки-то я не очень… Мама столько мне рассказывала о русских березах, и вообще…
Михайлов не перебивал рассказ.
— Потом я стал воровать. Как и что? Лазил по карманам. Да, по карманам, и вообще брал все, что плохо лежит. Надо же было на что-то существовать. Попал в полицию. Вернее, попадал я туда несколько раз. А однажды после отсидки снова встретил Виктора. Он был хорошо одет и смотрел на меня свысока. «Подумай, — сказал он, — не пожалеешь» — и назначил мне встречу через три дня. Я не спал ночь, другую, меня мучили сомнения, угрызения совести, но я уже начал колебаться. Поймите, я не мог больше жить как бездомная собака и при следующем свидании согласился встретиться с американцем. Кстати, его почему-то звали «Василий». Описать приметы?
— Нет, пока не надо. Продолжайте.
— «Василий» вскоре дал мне новое имя — Георгий Мюллер. Приказал привыкнуть к нему. Потом я попал в школу. Да, забыл. Перед этим меня отвезли на конспиративную квартиру и сфотографировали со всех сторон. Затем изучали особыми аппаратами. Мне сказали, что эти аппараты определяют степень правдивости моих ответов и даже мои мысли, когда я говорю «да» или «нет». Описать приборы?