Михайлову уже не раз приходилось слышать об этих орудиях запугивания вербуемых, но он утвердительно кивнул головой. Рассказывая, Воробьев вроде бы обретал спокойствие, даже уверенность, руки его уже не дрожали, красные воспаленные глаза смотрели прямо в лицо следователю — видимо, хотел подчеркнуть свою искренность.
— Значит, вы выдержали испытание? — спросил следователь, когда Воробьев закончил.
— Да, выдержал. Один парень потом убеждал меня, что эти их аппараты — чепуха. А парень этот был у них на хорошем счету и знал много. Им просто люди нужны.
— Вы не помните фамилию этого парня?
— Кажется… Кошелев. Но это так, примерно, утверждать не берусь.
— Так Кошелев или как-нибудь иначе?
Воробьев нервно мотнул головой и выжал на лице улыбку.
— После всех событий многое вылетело из памяти. Простите, я и так стараюсь что есть сил.
— Значит, Кошелев? Пока так и запишем, — повторил Михайлов.
— Нет, нет, не записывайте, может быть, я и ошибся. Но вообще что-то похожее.
— Хорошо, продолжайте.
— После всяких этих комиссий меня, наконец, перевезли в школу разведки в Бадверисгофен. Есть такой небольшой курортный городишко километрах в ста тридцати от Мюнхена. Очень живописное местечко. Занятия проходили прямо в доме, где мы жили.
— Какие дисциплины входили в программу?
— Перечислить?
— Да.
— Топография, огневая подготовка, вольная борьба, фотодело, документация, радиодело. Кроме того, мы изучали типы советского оружия и военной техники. Особое внимание уделялось основам конспирации и нелегального существования.
— Назовите руководителей школы.
— Всех я не знаю. Их называли по именам, скорее всего вымышленным. Начальником школы был некий «Андрей», заместителем у него «Алексей». По радиоделу с нами занимались американцы. Они знакомили нас с переговорными таблицами, ключами, с шифровкой. Мы изучали устройство радиостанций и правила пользования ими. Преподавали на русском языке.
— Вывозили вас из школы?
— Да. Это бывало в тех случаях, когда отрабатывали тему «Разведка объектов». Обычно на машине мы ехали к Мюнхену. Там, в районе аэродромов и предприятий, мы и занимались.
— Как вы попали в Японию?
— О, это длинная история. Но я постараюсь рассказать покороче.
— Ничего, не торопитесь. Время у нас есть.
В поведении Воробьева Михайлов подметил теперь даже некоторую развязность, тот совершенно успокоился, как артист, вошедший в роль. Речь стала гладкой, рассказ последовательным. Михайлов не сомневался, что Воробьев сейчас говорит правду и даже силится не упустить важных, по его мнению, деталей. Но почему так чисто говорит по-русски, точно строит фразы? Сомнительно, чтобы человек, подростком покинувший родину, так хорошо знал все тонкости сегодняшнего языка. Конечно, в школе разведки этому уделяли немало внимания…