Вэл набрала полную грудь холодного, обжигающего легкие воздуха, слушая громко стучащие в ушах маленькие молоточки.
Несмотря на холод, она почувствовала, что ладони неприятно вспотели.
Три месяца. Три долгих месяца.
Не три дня и даже не три недели. Как глупо надеяться на что-либо, когда этого «что-либо» толком-то и не было.
Но все же она здесь, на этой пустынной снежной дороге. Стоит, кутаясь в еле хранящую тепло куртку, не спавшая толком пару ночей, с тяжелой, полной бредовых мыслей головой.
Глупая. Какая же она глупая.
Ради чего она здесь? Что она хочет доказать?
Ничего. Ничего не хочет доказать.
Она просто не могла сидеть дома, зная, что совсем скоро сможет увидеть черные, пугающие глаза.
Да что это за наваждение такое?
Вэл покачнулась от ударившего в спину порыва ветра, вскинула голову, поправляя съехавший капюшон, и тут же увидела вдалеке, на спуске с предгорья, темные, еле различимые за снежными хлопьями силуэты.
Сердце ухнуло вниз.
Вэл шагнула вперед, всматриваясь в даль, пытаясь убедить себя, что это не видение.
Да, ей не показалось: усталые, замерзшие лошади, груженные поклажей, ускорили шаг, узнав ведущую домой дорогу.
Ветер, швырнув в лицо Вэл пригоршню мокрого снега, донес до нее их тихое ржание.
На шестой день рождения Мадам преподнесла Вэл небольшой сверток.
Влажными, широко открытыми глазами девочка смотрела на хрустящую серо-желтую плотную бумагу, в которую по обыкновению мясники заворачивали купленную втридорога говяжью вырезку. Толстый шнурок, завязанный узлом, никак не хотел поддаваться дрожащим детским пальчикам.
Вэл помнила, как с силой дергала бечеву, сгорая от нетерпения. Тогда Мадам лишь посмеялась над ней и, выудив откуда-то большие ножницы, ловко перерезала непослушную веревку.
Развернув бумагу, Вэл обомлела от восторга. На ее ладони лежала деревянная лошадка с гривой, выкрашенной красной краской, и нарисованным на спине коричневым седлом. Ее копыта гнулись в круглых деревянных шарнирах. Девочка, совершенно потеряв голову, восхищенно рассматривала белые яблоки на цветных боках.
Вэл хорошо помнила то волнение и радость, захлестнувшие всю ее маленькую и невинную детскую душу.
Вот и сейчас, наблюдая за возникающими впереди знакомыми лицами, она чувствовала практически то же самое – смятение и трепет, смешанные в самых щедрых пропорциях с ликованием от мысли, что ее стая, близкие и знакомые люди вернулись.
Вэл, вглядываясь блестящими глазами в приближающийся отряд, стараясь отметить взором каждого, разглядеть их усталые за долгое путешествие фигуры, вначале не заметила, как применила по отношению к себе такое невыносимое ранее слово –