– Разве ты не…
– Я останусь здесь, – беззаботно заявил он. – Инти хочет дать мне урок кечуанского.
– Значит, я отправлюсь в лес, чтобы рисовать твои дендроглифы на морозе, пока ты будешь учить кечуанский в тепле?
– Дружище, брось, возможно, мы скоро уедем. Было бы глупо уехать без заметок о местных. У меня кончились пластинки для дагеротипии. И я крайне невосприимчив к урокам рисования.
Рафаэль наверняка находился рядом с границей. Возможно, я смог бы закончить рисунок по памяти или через бинокль.
– Хорошо, – согласился я. В этот момент вернулись дети. Они спустились по выкопанным ступеням в яму и начали рыться в земле, весело тараторя на кечуанском. Они искали белые камни, и кто-то из детей говорил об обломках старой маркайюк. Одна из девочек поднесла камень к уху, как я подносил ракушки, когда мне было столько же лет. Рафаэль наверняка сказал им, что здесь было что-то интересное, поэтому детей ждал веселый день.
Я не нашел свой бинокль, поэтому отправился в лес, но не прямиком к границе. Я уселся в корнях деревьях, растущих рядом со святым Томасом. Я повернулся к нему спиной, чтобы никто не мог снова подкрасться ко мне. Инти сделала для меня стеклянную фигурку святого Томаса, крошечную и идеальную. Она была отличным талисманом – согласно местной религии, святой Томас был покровителем садовников, – и я носил ее в кармане уже третий день. Инти сказала, что никто не знал его настоящего имени, но до прибытия испанцев он был стражем короля в Куско. Когда святой Томас впервые пришел к Бедлам, чтобы освободить людей Писарро, он рассказывал о королевском дворе инков, но теперь никто не мог говорить с камнями, кроме, разве что, Рафаэля, который избегал этой темы. Скорее всего, это была сказка для детей, но я не возражал.
Вскоре я заметил Рафаэля, стоявшего рядом с другой маркайюк. Он был ниже статуи, поэтому полностью скрывался за ней. Он поглядывал на меня.
– Если вы избегаете меня, не стойте там, просто уходите, – крикнул я. – Я смогу гнаться за вами не дальше восьми футов.
Рафаэль проигнорировал мои слова.
– Вы уверены, что должны там сидеть?
– Нет. Но Клем хочет получить рисунки, а я не хочу снова злить его.
– Даже больше, чем снова быть избитым и брошенным умирать на земле.
– Я не уми… – Я поперхнулся, потому что вдохнул слишком глубоко, и у меня снова заныли ребра. – Он вернулся сегодня утром. Он шел пешком четыре дня, я нет. Это меньшее, что я могу сделать для него.
– Для ноющего идиота, которые в душé ненавидит вас за то, что вы не можете ходить? На вашем месте я бы не выдержал.