– Как они видят нас?
– Они видят тебя, если ты движешься.
Рафаэль окинул взглядом лес. След от пули по-прежнему висел в воздухе, как и след маркайюк, который был гораздо слабее. Больше ничего не было, но я поделил лес на воображаемые квадраты и на всякий случай внимательно изучил каждый.
– Если маркайюк не идет за нами, я должен переодеться, – наконец сказал Рафаэль. – Если я застыну где-нибудь в этой одежде, она долго не продержится.
Я закрыл ставни, чтобы сияние ламп не выходил наружу. Рафаэль переоделся в тяжелое кожаное одеяние, которое сшил сам. Я с трудом застегнул его: оно было плотным, как броня. Теперь цвет кожи Рафаэля отличался от кожи маркайюк лишь на несколько оттенков. Я шагнул назад, когда все было готово. Две недели – слишком мало времени, чтобы привыкнуть к маркайюк, но мне это удалось. Я чувствовал себя неловко, стоя рядом с Рафаэлем без пузырька с солью или щетки. Это ощущение длилось, пока он неподвижно стоял. Как только он опустился на корточки, чтобы найти воск в кармане своего старого жилета и натереть им веревку, я узнал в нем прежнего Рафаэля.
– Почему остальные маркайюк высокие, а ты не отличаешься от обычного человека? – спросил я, не в силах вынести тишину.
– Белое дерево, – ответил Рафаэль. Он провел рукой по ребрам, словно показывая кости в корсете своего одеяния. – Надень это на здорового человека, и они вырастут высокими, как маркайюк. Мы перестали носить их, когда прибыли иезуиты. Местные священники не должны были выделяться. Хорошо, теперь пойдем. Ты согрелся? От тебя не будет пользы, если ты протянешь ноги.
– Да… Умолкни, дурацкое ископаемое.
Рафаэль легонько толкнул меня в стену. Я попытался толкнуть его в ответ, но не смог.
Пока мы шли, лес становился гуще. Мы вернулись на стеклянную дорогу. В плотной пыльце не было смысла блуждать по лесу: если бы Анка хотела найти нас, она бы увидела следы, какой бы путь мы ни выбрали. Но я ее не видел. Лишь скрученные полосы света оставались там, где птицы и летучие мыши летали между ветвей. Извилистая дорога шла вверх, медленно уводя нас в новые горы, которых пока что не было видно. Мороз усилился, и стеклянная дорога покрылась инеем. Все растения умеренных широт, которые росли под деревьями, завяли. Корни исполинских деревьев переплелись между собой, образуя то непроходимые узлы шириной в фут, выходившие на дорогу, то узоры, возвышавшиеся над ней. Возможно, когда-то лесники ухаживали за ними и стригли корни. Деревья создавали живые туннели, в которых было теплее и по-прежнему цвел свечной плющ – так обильно, что сияние в воздухе казалось странным солнечным светом, в котором исчезали все тени. Иногда на глаза попадались каменные обломки или безнадежно разрушенная резьба, но было невозможно определить, насколько старыми они были.