Бен выпил еще немного и побрел обратно к открытым окнам. Город приветствовал его сиянием своих огней. Не так уж все и плохо, убеждал себя Бен. Ведь жизнь берет свое. Он вздохнул. Ну, если быть честным, то он сам сделал свою жизнь таковой. Он мог избавиться от одиночества в любую минуту, при желании влившись почти в любую из мириад общественных ячеек большого города. У него было все, что нужно для этого. Он был молодым и преуспевающим юристом, даже был богат, если считать богатством только деньги. Впрочем, в этом мире так считают почти все. А почему, собственно, он должен оставаться одиноким?
И все же Бен оставался один, потому что так ему было проще. Он заставил себя так думать. Он не просто добровольно принял обет одиночества, он поставил его во главу своего существования. Бена никогда не покидало чувство, что он аутсайдер, чужой в этом мире. Профессия помогала ему справиться с таким ощущением, предоставив ему место в жизни и твердую почву под ногами. Однако чувство отчужденности от этого мира, пусть самое слабое, присутствовало всегда как вечно ноющая рана. Утрата Энни вновь оживила это состояние, укрепив те, казалось, ослабевшие узы, которые связывали его с прошлым. Бен часто думал, испытывают ли другие люди подобное чувство. Он полагал, что да, в какой-то мере эта отстраненность должна быть знакома всем. Но он подозревал, что никто не ощущает ее так остро, как он. Никто и никогда.
Он знал, что Майлз отчасти понимает это или хотя бы сочувствует Бену. Но он, конечно, не испытывал таких чувств, как Бен. Майлз был квинтэссенцией «души общества», всегда ладящий со всеми, всегда довольный тем, что его окружает. Он хотел, чтобы и Бен стал таким, хотел вытащить друга из сооруженной им же самим раковины и вернуть в поток жизни. Он считал это делом чести. Вот почему Майлз так настойчиво таскал его на эти проклятые вечеринки в баре. Вот почему он пытался заставить Бена забыть Энни и начать жизнь заново.
Бен допил свой скотч и снова наполнил бокал. Он знал, что в последнее время увлекается спиртным, возможно, больше чем следует. Он бросил взгляд на часы. Прошло уже сорок пять минут. Пройдет еще столько же, и пожалует Майлз, его собутыльник на этот вечер. Он с отвращением потряс головой. В некоторых вещах Майлз разбирается куда хуже, чем думает.
С бокалом в руке Бен вновь подошел к окну. С минуту смотрел в него, потом задернул шторы, отгородившись от наступающей ночи. Поплелся обратно к дивану, размышляя, стоит ли прослушать автоответчик, и тут снова увидел каталог. Наверное, он, сам того не сознавая, бросил его вместе с остальной корреспонденцией на кофейный столик, стоявший у дивана. Глянцевая обложка весело переливалась в электрическом свете.