Басё, отправляясь в путь, жаловался на изрядный багаж: плащ от дождя, увесистый набор для письма и рисования, но более всего его тяготили прощальные подарки от друзей — совсем не запланированные, но вернуть их было никак нельзя, и из вежливости пришлось тащить их с собой.
Багаж Гильберта, в принципе, состоял из того же, что и у Басё, исключая только теплую одежду для ночных холодов, поскольку Гильберт предполагал, что они все-таки не будут ночевать под открытым небом. Не взял он с собой и кимоно для купания, потому что купаться на общественных пляжах не будет случая, времени, да и не было большой охоты, и прощальных подарков тоже не было — никто им на прощание ничего не поднес.
Никто и не попрощался. Уехали и уехали, никому нет дела, занесло человека на край света — пусть делает там что угодно. Там, в Германии, вообще понимают ли разницу между Токио и областью? Разницу между главными островами Японского архипелага и скоплением крошечных островков, разбросанных по отдаленным бухтам этих главных островов, разницу между целым и частицами? Если смотреть из Германии, то сложно назвать поездку из Токио в регион путешествием, все равно что никуда и не передвигался. Это маленькое путешествие внутри большого — с немецкой точки зрения, весьма сомнительного.
Йоса уступил ему место у окна, но любоваться было не на что. Краем глаза Гильберт подмечал, как Йоса рядом с ним поглощал немыслимое количество еды, бог весть откуда взявшейся. Завернутые в фольгу треугольные пирожки с разной начинкой, которую Йоса всякий раз объявлял, прежде чем съесть: маринованная слива, тунец, некий золотой гриб, говядина, шпинат. Йоса что, так и не понял, что они пилигримы и им положено терпеть в пути лишения и тяготы? Или он перед смертью наедается? Наконец, Гильберту надоело, и он согласился съесть черный, как ночь, треугольный пирожок с крабом в майонезе.
Глушь. Леса тянулись вдоль дороги и по горам, бело-серые кроны, кучевые облака над ними. Над многополосным шоссе, над горами, над бесконечными рисовыми полями парили белые нагромождения, нетронутые, недоступные, недосягаемые, проплывал последний естественный пейзаж из водяного пара, тумана и льда, непролазный, удаленный, обрывистый, скупой и зачарованный. Слоисто-кучевые облака, размазанные лобовым стеклом междугородного автобуса, они плыли дальше, распространяя непокой, тоску и тягу к дальним странствиям.
Гильберт обрадовался, когда наконец они вышли из автобуса. Тот уехал дальше, а они вдвоем остались стоять на обочине, приходя в себя: их слегка укачало от езды и клонило в сон. Йоса, следуя своему плану, первым тронулся в путь к намеченной цели, и Гильберту ничего не оставалось, как пойти за ним.