Камень за решеткой,
Оставайся скрытым от меня,
Погружайся все глубже!
Молодая женщина убрала его поднос. Она вернулась с тряпкой, протерла стол, поправила стулья. Гильберт удостоверился, что она его больше не потревожит, и снова склонился над чашкой. Лицо Йосы исчезло, он видел только себя самого.
К чаю он не притронулся. В автомате купил две ледяные бутылки с молочно-сладким изотоником. Он умирал от жажды. Возможно, у него уже галлюцинации от обезвоживания. Он махом выпил обе бутылки, выбросил их в урну на вокзале и сел в поезд на Мацусиму. Может быть, в Сендае Йоса просто сел не в тот поезд, затерялся в толпе и разумно решил следовать до ближайшего пункта, где их пути снова пересекутся. Вероятно, Йоса уже на Сосновых островах.
Как-то они с Матильдой сидели в Риме под пиниями. Пинии, в тени которых они все время прятались, пинии, чей смолистый запах любили вдыхать, пинии, прямоствольные, с темной кроной, похожей на облако. Тогда он не воспринимал пинии как таковые, они были лишь укрытием от солнца, более или менее прохладным, но ни он сам, ни Матильда не интересовались хвойными деревьями. Теперь он вспоминал о божественно-синем, барочно-синем, ярко-синем римском небе и темно-хвойных облаках пиний на его фоне. Рим — это были белые, позолоченные облачные башни с расписанными куполами, это были черные парящие облака из крон пиний на настоящем небосводе.
На первозданных облаках восседал белобородый Бог-Отец, и Гильберт с Матильдой бродили от одной церкви к другой и сравнивали изображения Божественной бороды. Борода Господа, как правило, была кудрявой, она каскадом струилась с его подбородка, рассыпаясь на отдельные динамические пряди. При этом она не должна быть слишком кучерявой, но непременно волнисто-ниспадающей, белой и волнистой была борода на облачных куполах и намекала на погодообразующую силу Господа, но также и на невидимого Бога, скрытого облаками, на неизобразимого Господа, чей лик, сколько ни старайся его изобразить, по крайней мере отчасти скрыт в клубящихся белых облаках его бороды. Для Божественной бороды другого фасона не было. Христа могли изображать как Доброго пастыря согласно римской моде определенной эпохи и безбородым, Христос Пантократор носил аккуратную окладистую бороду — недлинную, весьма ухоженную; Христос, страдающий в мрачных барочных церквях среди ухмыляющихся мраморных скелетов, позолоченных реликвариев и папских мумий, укутанных в красный бархат, обычно носит что-то вроде трехдневной щетины, поскольку он, что логично, в роли жертвенного агнца уже никак не мог бы найти возможности гладко побриться с утра.