Он давно умер, объявил Йоса. У него просьба к Гильберту: пусть передаст его родителям прощальное письмо. Йоса передал Гильберту бумагу с иероглифами, Гильберт принял ее обеими руками. Родители живут в Канадзаве. Не мог бы Гильберт отвезти им письмо, просто проездом. Родители уже годами ждут этого письма. Десятилетиями. Веками. Вечно.
Морской бриз всколыхнул сосны, и когда жесткими тонкими штрихами посыпалась хвоя, Йоса исчез среди ветра и шума. Гильберт хотел пойти за ним, но Йосы уже не было. Ничего больше не было. Он проснулся, сжимая в кулаках сухую бурую хвою. Над бухтой светила луна, почти полная, острова плыли в ее призрачном свете.
Черная сосновая ветка,
непостижимая вода —
бездвижна в лунном сиянии.
Вверх в темноту, мимо уличных фонарей, под назойливый треск цикад. Их пронзительный треск окутывал его, будто кокон, резкие звуки, шар из сухих веток, что катился за ним вверх, с каждым шагом все дальше, неуклонно, вопреки гравитации и здравому смыслу.
Пахло морем и разогретыми солнцем растениями, их терпкий дух пропитал вечерний воздух. Вестибюль ярко освещен. Еще снаружи, через стеклянные двери, Гильберт увидел на блестящем каменном полу смятую спортивную сумку. Не успел Гильберт войти, как озабоченный портье унес сумку прочь. Гильберт стоял перед бликующим стеклом, долго глядел на начищенный пол, увидел свой собственный силуэт, который, в свою очередь, пялился на него же. Наконец, невыносимо гулкими шагами прошел через холл, где никого уже не было.
Вернувшись в номер, он зажег все лампы, налил воды в чайник, включил телевизор, кондиционер, все выключатели, какие нашел в номере, как будто этим можно было заглушить чувство пронзительной покинутости. Он улегся на кровать и взял пульт от телевизора.
Новости. Буря на острове Кюсю. Легкое землетрясение в Кансае. Выставка керамики открылась. Задержка поездов из-за аварии с человеческими жертвами. Местный политик вещает в микрофон. Борцы сумо, едва одетые. Прогноз погоды. Реклама. Пронзительно-алый кленовый лист пролетает над картой Японии, опускается на остров Хоккайдо, нервно вздрагивает, пока над другими регионами шелестят зеленые листья, как раз там, где Гильберт и предполагал крупные города — Токио, Осака, Хиросима, Канадзава, как будто нарисованные листья, четко очерченные, узор кимоно, декор для чайника.
Обзор в замедленной съемке, красный кленовый лист путешествует с севера на юг, от морских берегов вглубь страны, с гор на равнины, сигнально-красные листья волнообразно разлетаются над страной, оставляя тусклую желтизну там, где листва пересекла свой зенит и на самом деле уже вовсе облетела.