До возвращения светлого принца Дайма.
Славная была бы сказка.
— Ступайте. — Ристана жестом велела фрейлинам посторониться. — Лучше бы вы убрались в монастырь, — добавила она в спину Шуалейде.
Фрейлины зашушукались, возмущаясь тем, что опасная сумасшедшая ходит по королевскому дворцу.
Да, шептала тьма. Я сумасшедшая. Я опасна. Разве вы не слышите, как воет ветер на моем чердаке? Нет? Слушайте лучше! И можете в своих мечтах жечь меня, как жгли пособников Ману Одноглазого. Только, боюсь, сжечь грозу не сможет никто.
Раз уже это не удалось даже темному шеру Бастерхази, чистому божественному пламени.
Проклятому предателю.
Предатель.
Когда же он вернется?
Вернется ли он один — или с Даймом?
Нужна ли будет Дайму она, вечно голодное чудовище?
«Дай. Дайм. Дайм. Дай», — шептала тьма внутри нее. На каждый шаг. Каждый из двухсот шести шагов от королевских покоев до башни Заката.
Силы оставили Шу ровно за три шага до дверей. Увешанные портретами стены Цветочной галереи закружились, утренний свет померк. Сильные руки подхватили ее у самого пола и куда-то понесли.
— Опять, — сквозь серую вату изнеможения пробился голос Энрике. — Ты собираешься лечь в траву раньше короля? Что я скажу полковнику, когда он вернется из ширхабом нюханной Хмирны?
При упоминании Дайма в глазах защипало, ком в горле разбух и потек слезами.
— Молчал бы, — прошипела Бален. — Твои шуточки…
Энрике виновато вздохнул, опустил Шуалейду на диван в гостиной и коснулся ладонями ее висков. Тупая, забившая всю голову боль ожила и потянулась к его рукам. Жемчужное сияние слегка разогнало серую муть.
— Ты вернулся, Энрике. Один? — Шу еле разлепила губы и глаза: усталое лицо капитана двоилось и расплывалось.
— Один.
— Ширхаб… — она снова закрыла глаза. — Спасибо, хватит. Тебе не стоит рисковать.
Светлый шер Герашан еще раз вздохнул и убрал руки: он прекрасно знал предел своих возможностей. И их никак не хватало ни на исцеление короля, ни на восстановление Шуалейды.
Исцелить короля мог бы разве что Светлейший, и то не факт. Так что оставалось лишь поддерживать его жизнь и надеяться, что король доживет до совершеннолетия своего наследника.
— Ну-ка, садись, пей. — Бален обняла Шуалейду, помогла приподняться. Губ коснулась чашка, ноздри защекотал вкусный, сытный запах. — Пей, кому говорю.
Шу сжала губы и покачала головой. Или ей показалось, что покачала.
— Не смей, — просипела она. — Я тебе что, упырь?
— Пей и не возмущайся. Все равно обратно не зальешь.
Губ снова коснулась чашка. Сопротивляться манящему запаху Шу уже не могла: правда ведь, обратно не зальешь. С каждым глотком в голове прояснялось, дышать становилось легче. Лепестки солнечных ромашек, фейская пыльца и двенадцать капель крови светлой ире делали свое дело. Наконец, последний глоток был выпит. Хотелось еще, очень хотелось. До головокружения. Укусить руку, что держит чашку, и пить, пить жизнь и светлый дар…