— Уверен, Бастерхази? — переспросила она, криво усмехаясь.
— Уверен. Сделай то, что тебе хочется. — Он сделал еще шаг к ней, совсем близко, так что она ощутила тепло его тела. — Моя Гроза…
От звонкой пощечины Бастерхази вздрогнул, на миг в бесстыжих глазах мелькнуло яростное пламя, разбитые губы окрасились кровью… искривились в улыбке…
Шуалейда замерла. Он еще смеет улыбаться? Облизывает губу, потом трогает пальцем каплю крови и шагает к ней, ласкает ее губы нежным прикосновением тьмы…
— Не смей приближаться ко мне, Хиссово отродье, — прошипела она. — Ты предал меня, Бастерхази. Слышишь? Я ненавижу тебя!
— Ты хочешь меня. Ну же, не бойся. Быть темной — не страшно, Шуалейда. Ты такая, какой сделали тебя Двуединые. Прими себя и свои желания. — Его голос обволакивал и манил, ласкал и проникал в самую душу, туда, где пряталась самая темная часть ее сути. — Ты же принцесса Суардис. Ты не трусишь.
— Еще шаг, Бастерхази, и я убью тебя.
Она сама не заметила, как вокруг нее закружилось стихийное разноцветье, загудел послушный ее гневу ветер. Лишь увидела, как раздуваются рукава его сорочки, щурятся глаза, похожие на тлеющие угли. Услышала его восхищенный смех.
И оттолкнула — изо всех сил, отчаянно желая… дотронуться? Ощутить в себе шелковую тьму? Впитать его нежность, его боль и жар, его восторг и ненависть, его желание и гнев, его всего, целиком, себе…
Она отскочила сама, испугавшись. Не проклятого черного колдуна, который мог бы размазать ее по этой поляне, как варенье по тарелке. Почему-то сейчас она не боялась его совсем, хотя стоило бы. Во всей империи нет твари опаснее Роне Бастерхази.
Если не считать ее самой. Если она позволит себе быть опасной тварью. Поддастся. Сделает то, что хочет.
Но тогда она станет такой же, как он. Чудовищем.
Нет.
А чудовище засмеялось. Упало в траву, раскинуло руки в стороны — и засмеялось. Нагло. Бессовестно. Весело и страшно.
Ей надо было уйти. Но она не смогла. Слишком давно она не позволяла себе дотронуться до тьмы, и пустота внутри нее рыдала, умоляя — хоть капельку темной крови, ведь это так мало! Никому не будет от этого вреда! Никто не узнает, если я сейчас присяду рядом с ним, дотронусь губами до его губ и слизну эту крохотную капельку…
— Глупая, упрямая девчонка, — неожиданно оборвав смех, сказал Бастерхази. — Не обманывай себя. Ты не справишься. Это глупо, пытаться решить все самой, когда мы на одной стороне.
— Нет, мы не на одной стороне, — тихо возразила она, отступая на шаг.
— Твой брат умирает, Шуалейда. Ты же не хочешь потерять и его? Каетано последний, кто у тебя остался.