— Что вы чувствуете, глядя на эту картину? — спросила Саша, стараясь лишний раз не смотреть на переплетение темных линий. Хоть сегодня в них уже никто ничего не видел, воспоминания все равно оставались яркими.
Марк остановился в метре от картины и уставился на нее, чуть наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
— Я чувствую, что кого-то сильно обманули, сказав, что это произведение искусства.
— А как же «в искусстве нет запретов»? — не удержалась Саша.
Марк искоса посмотрел на нее и улыбнулся.
— Запретов нет у тех, у кого уже есть имя. Либо кому повезло попасть в волну и подняться на этом. Все остальные должны следовать правилам, как минимум на первых порах. Впрочем, — он вздохнул и снова повернулся к картине, — на взгляд некоторых современных художников, я махровый консерватор, который пишет никому не нужные пейзажи и ничего не понимает в настоящем искусстве. Но я, если честно, даже затрудняюсь определить жанр этой картины. Не то абстракция, не то экспрессионизм. Не то просто кто-то краску на холст разлил.
Саша прыснула, но тут же снова изобразила серьезность.
— Дело в том, что меня эта картина… кхм… скажем так, пугает.
— Пугает? — Марк удивленно обернулся к ней, на этот раз полностью, переставив трость, хотя было видно, что ему это тяжело. Саша сделала себе мысленную пометку выяснить у Риты, что случилось с его ногой, и по возможности предложить какую-то помощь.
— И не только меня, — призналась она.
— Кроме Саши, что-то странное в этой картине увидели еще я и один наш друг, — добавил Войтех. — Причем мы видели это, когда картина… скажем так, стояла в другом месте. Все мы испытывали странное, я бы сказал, гипнотическое воздействие картины. А когда она… переехала сюда, это ощущение пропало. Мы не знаем, то ли дело в том, как падает свет, то ли еще в чем-то… Как вы думаете?
Марк долго и внимательно разглядывал Войтеха, как будто пытался что-то прочитать по его лицу, потом так же долго смотрел на Сашу, а затем скользнул взглядом и по квартире. Саша неловко переступила с ноги на ногу, понимая, как все это выглядит для постороннего человека. Наверняка он понял, что они не живут здесь, видел трансляцию из мастерской другого художника и сопоставил все это с их странными вопросами. Однако, к ее удивлению, ничего спрашивать он не стал. Снова повернулся к картине, почти целую минуту, не отрываясь, смотрел на нее, затем обошел вокруг, как будто хотел увидеть что-то сзади. Наконец Марк снова остановился перед ней.
— Нет, ну говорят, что если очень долго смотреть на Джоконду, то можно в обморок упасть, — наконец медленно, задумчиво произнес он. — Я уже молчу про «Крик» Мунка, но здесь я даже не знаю… Едва ли дело в падающем свете. Бывают такие картины, глядя на которые под разными углами и при разном освещении, видишь различные вещи, но там все дело в технике написания и игре цветных линий. Здесь же ничего такого нет. — Он вдруг обернулся к стоящим чуть позади Саше и Войтеху и спросил: — Вы когда-нибудь слышали про картину «Женщина дождя» Светланы Телец?