Потом курили на крыльце. Гришка спрашивал, как живётся в городе. Мохов неохотно отвечал. После двух рюмок некачественного самогона сильно звенело в голове, к тому же хотелось спать.
Где-то своё тройное «ку» запела горлица. Гришка поднял палец вверх.
— Чекушку! Чекушку! — сымитировал он пение птицы.
Разлили снова. Бутылки хватило ровно на шесть рюмок. Гришка вызвался сбегать ещё.
— Беги, — согласился Мохов.
— Дак ить это, рублей дай, ага? Ну если нету рублей, то я под ей-богу возьму.
Мохов дал.
Через четверть часа начали ещё одну бутылку. Незаметно стемнело.
— А чего мы это, как у негра в жопе, сидим? — спросил Гришка.
— Да света нет, — сказал Мохов. — Отключили, наверное.
— Как нет? У нас горит, — ответил Гришка и выскочил в сени.
— Голова и два уха! — донеслось оттуда. — Я ж, когда с поминок уходили, пробки выкрутил, ага!
В сенях что-то стукнуло, упало и загремело.
— Да будет свет! — торжественно произнёс Гришка и щёлкнул выключателем.
Стало светло, Мохов пьяно улыбнулся.
— А ты говоришь, — сказал сосед.
Он помолчал, потом неожиданно добавил:
— Отца-то в городе сховали?
— В городе.
— Ну, за упокой раба души, — ввернул Гришка и махнул рюмку.
Мохов тоже выпил, положил руки на стол, голову на руки. Гришкина физиономия расплывалась, двоилась и троилась, как изображение в калейдоскопе. «Чтобы всё чётко видеть, нужно закрыть глаза», — подумал Алексей.
Он закрыл глаза и тут же уснул.
Гришка вышел на крыльцо, долго молча курил, затем взял Мохова под мышки и аккуратно поволок на диван. Оглянувшись, заметил на столе рушник и прикрыл им Алексея. Вернулся на кухню, посидел там некоторое время, допивая остаток самогона и чему-то хитро улыбаясь. Потом встал, поднял палец, словно хотел что-то сказать незримым слушателям, но, так ничего и не сказав, махнул рукой, повернулся и вышел.
День второй
Гришка разбудил Алексея ни свет ни заря.
Каждое движение причиняло Мохову резкую боль. Ему казалось, что в голове пульсирует открытая рана. Он вспомнил, что недобросовестные производители самогона могут в слабый продукт добавлять димедрол, но тут же отогнал эту мысль — вряд ли эта Кузьминична травила бы своих химией.
— Ну и рожа! Ты как этот… планетянин!
Гришкин неологизм показался смешным, но смеяться Мохов не мог.
— Надо похмелиться, ага, — сочувственно произнёс Гришка, выглядевший молодцом.
— Нет, самогон вашей Кузьминичны я пить не буду, — еле выговорил Мохов.
Гришка, услышав невнятную речь Мохова, выскочил на кухню, налил в стакан огуречный рассол из банки, вручил Алексею в дрожащие руки и, улыбаясь, наблюдал, как тот судорожно пьёт большими глотками.