– А что до самой Прекрасы – привыкнут люди, – Ельга с усилием высвободила кисть, смущенная: тепло его губ пронзило ее насквозь, наполнило трепетом. – Но мы ведь так и уговорились, когда Ингер ее привез. Родит дитя, на коня посадит – с того дня она княгиня. Семь лет прошло! Семь, а не три, как тогда думали. Но уж выпряла ее Доля свою кудель, что теперь спорить? И для меня… выпрядет когда-нибудь. А мне умнее Макоши не бывать. Я не знаю, где мне будет лучше… Спать пойду. Завтра день у нас нелегкий…
Она встала.
– Е… Леляна… – почти безотчетно Асмунд назвал ее тем именем, под которым впервые узнал, призывая на помощь далекое прошлое.
Ельга обернулась с таким чувством, будто ее и правда окликнул забытый голос из былого.
Поднявшись вместе с ней, Асмунд мигом оказался между нею и дверью в избу. Взял ее за плечи и остановил.
– Ты не знаешь, где лучше? – Он вскинул брови в показном недоверии. – Ты знаешь, где тебе будет лучше. Мы все тебя любим и завтра меньше любить не станем. Ты – наша княгиня, наша Заря-Зареница, мы тебя на другую не променяем ни за что, хоть за все золото Романово. Иди к нам жить.
Ельга привалилась к стене; Асмунд крепко держал ее за плечи. Она знала, что не об оружниках, хотя они и правда ее любили, а о себе он говорит. Было уже так темно, что они с трудом различали черты друг друга, но Асмунду мерещилось, что он видит мерцание зеленых искр в ее глазах.
В изнеможении Ельга опустила веки. Она не могла оттолкнуть его, поскольку умела ценить и то, чего не могла принять, но его преданность не возмещала ей утраченного.
Асмунд медленно наклонился к ее лицу, так что волоски его усов и бороды коснулись ее кожи. Она не шевелилась, только грудь вздымалась от глубокого дыхания. Она тоже была сама не своя и слишком устала нести весь груз своих забот. Ее губы приоткрылись, и он осторожно поцеловал их. Чувствуя ее податливость, прижал ее к себе, поцелуй стал глубже и жарче. Он не мог сделать ее княгиней, но мог отдать ей самое лучшее, что было в нем самом.
Ельга не противилась, позволяя ему делать что он хочет. Его объятия давали ей опору, внушали чувство присутствия кого-то сильнее, чем она, – не так уж часто ей доводилось это испытывать. А может, уже можно, мелькнуло у нее в мыслях. Он тепла его настойчиво ласкающих губ, от сильных рук, скользящих по спине, в животе разливалась томительная жаркая пустота, ноги подкашивались, веки тяжелели. Средоточие его мужской мощи уже крепко упиралось ей в живот, и сила земли, текущая в ее жилах, властно шептала, как это уже случалось раньше: не противься. Покорись этой мощи, чтобы она наполнила твою пустоту до краев… Ведь она уже не госпожа медовой чаши… почти нет… осталась всего одна ночь…